через шесть лет после смерти Дино и через пять после трагедии в Гуидиццоло, деревушке в провинции Мантуя, где произошла авария, из-за которой запретили проведение знаменитой гонки «Милле Милья». В 1957 году Альфонсо де Портаго – «пилот-джентльмен» (как в то время называли себя гонщики-любители) – вылетел с трассы прямо в толпу зрителей на обочине.

Де Портаго погиб на месте, как и второй пилот Эдмунд Нельсон. Жертвами трагедии стали еще девять зрителей, в том числе пятеро детей. Та авария ознаменовала конец эпохи «Милле Милья», завершение легендарного периода итальянского автоспорта. А также вызвала ожесточенную полемику вокруг фигуры Энцо Феррари.

На моего отца, в мастерской которого построили злополучную машину, даже завели уголовное дело. Однако через несколько лет папу полностью оправдали.

Так вот, первая автобиография появилась на свет в те тяжелые времена. Когда над головой сгустились тучи, Энцо Феррари нашел в себе силы просто начать писать о себе. На самом деле занятие это далеко не простое и даже опасное, особенно если рассказывать все честно, без прикрас.

Мне кажется, мемуары отца созданы не для того, чтобы вызвать у читателей восхищение победами Ferrari, а чтобы, как говорится, самому не сбиться с пути. Вспоминая ключевые события славных сезонов, описывая место действия и главных героев, отец пытался напомнить – в первую очередь себе, – какое место занимает в этом мире, в чем уверен, в чем ошибся, а в чем сомневается.

На этих страницах отец рисует человека, который сталкивается с главным вызовом в жизни каждого из нас: побороть свои природные слабости, найти свою индивидуальность. И старается показать, что его образ – образ одного из великих итальянцев – выходит за рамки банальных, а порой и карикатурных стереотипов, которые неизменно преследуют таких людей.

Возьмем, например, стереотипы о политических взглядах Феррари. Часто пишут, что он был фашистом – даже Энцо Бьяджи поспешил наречь его «миссино»[238]. Достаточно прочитать эту книгу, чтобы понять: отец всегда был крайне осмотрителен и избегал публично озвучивать свои политические пристрастия. Любую политическую идею он воспринимал критически, долго анализировал, подвергал сомнению.

По природе своей отец, безусловно, был либералом. Почти уверен, что голосовал он за Христианско-демократическую партию[239]. Как и многие итальянцы в то время. Он всегда внимательно следил за политической жизнью страны и любил поговорить об этом – по крайней мере, с самыми близкими. Помню, отцу нравилось ездить на ужин в ресторан Арнальдо в городе Рубьера, между Реджо-Эмилией и Моденой. Он заказывал любимые блюда и рассуждал о политике. Отец критически относился к смещению курса влево, чего хотели Альдо Моро[240] и Аминторе Фанфани[241], и поддерживал взгляды члена Итальянской либеральной партии Джованни Малагоди[242].

Каких только ярлыков не навешивали на Энцо Феррари. Одни называли его фашистом, другие – коммунистом. Сам же он четко пишет: «<…> у меня нет и никогда не было политических убеждений. Я индивидуалист и прагматик, которому чужды понятия партийной дисциплины и традиций. В философии любой партии я нахожу что-то близкое, но соединить эти элементы в единое целое, согласовать их между собой так, чтобы это стало основой для достижения какой-то общей реальной цели, мне не удавалось никогда. Я ощущаю себя итальянцем, эмилианцем, а в первую очередь, конечно, моденцем».

Скорее всего, именно патриотизм отца убедил некоторых, что Феррари – фашист, не только сочувствующий режиму, но и приближенный к самому Бенито Муссолини. Однако, как вы уже прочитали, отец и дуче встречались лишь однажды – и то по чистой случайности. Да и разговаривали они в тот раз, насколько я понимаю, не о политике, а о женщинах и автомобилях – страстях, которые их объединяли.

Даже в присвоении отцу звания кавалера фашистским правительством практически нет политической подоплеки. Джакомо Ачербо был министром первого правительства Муссолини и основал гонку в память о своем брате Тито, погибшем в Первой мировой войне. Папа – в тот момент еще гонщик, а не конструктор – помог с организацией: уговорил Alfa Romeo выставить на старт 11 машин. За рулем одной из них сидел он сам – и выиграл гонку. Так что звание кавалера ему присвоили за спортивные достижения. Как и в 1927-м, когда его наградили титулом коммендаторе.

Однако идеологию фашизма отец в полной мере никогда не разделял.

Только в конце жизни он рассказал мне о случае со своим другом и адвокатом, Энцо Леви. Показательная история. Кстати, именно Леви мы обязаны тем, что отец, преданный родному городу, не назвал свою команду Scuderia Mutina, как собирался. Мутина – это старинное название Модены на латыни. Отговорил папу именно Леви.

Так вот, однажды отец узнал, что фашисты устроили засаду на Леви – еврея и антифашиста. Да что уж говорить, в некоторых вопросах папа действительно был противником режима. Он слишком любил своего друга, чтобы допустить расправу. Выяснив место засады – железнодорожный вокзал Болоньи, – он на всех парах помчался туда, припарковался у самых путей, а когда Леви вышел из поезда, чуть ли не силой затащил его в машину и дал полный газ. Началась настоящая погоня – в темноте по извилистым ухабистым дорогам, прямо как в американских фильмах.

Отец рассказывал, что на участке шоссе из Болоньи в Модену, на одном из крутых поворотов у Кастельфранко-Эмилия, были разбиты уличные фонари. Он это знал, потому что часто проезжал мимо. В общем, прибавил скорость, и преследователям пришлось сделать то же самое. А за несколько метров до поворота резко выключил фары. Фашисты оказались в кромешной тьме. Ночь была безлунной – хоть глаз выколи. Преследователи не смогли вовремя сориентироваться и улетели в придорожную канаву.

Леви был спасен. Надеюсь, этот короткий рассказ ответит на вопрос, можно ли назвать Энцо Феррари «настоящим фашистом».

Коммунистом же его нарекли после приезда в Маранелло Пальмиро Тольятти. И в той встрече было много невероятного.

В середине пятидесятых Коммунистическая партия решила организовать визиты Секретаря партии в стратегически важные регионы. С точки зрения расстановки политических сил Эмилия была непростым регионом. С одной стороны, ею эффективно управляли коммунисты, что обеспечивало политическую стабильность. С другой, все предприниматели, благодаря деятельности которых экономическая ситуация в регионе складывалась благополучно, были антикоммунистами. Группам с такой разной идеологией подчас непросто сосуществовать. Непросто оказалось и в тот раз. Как только разлетелась новость о приезде Тольятти, представители Конфиндустрии[243] Эмилии заявили, что никто из входящих в нее компаний не имеет права принимать у себя лидера коммунистической партии, «ведь у него друзья в Москве!»

Мой отец никогда не верил в разумность противостояния стенка на стенку, да и на тот момент уже дистанцировался от Конфиндустрии: незадолго до приезда Тольятти он узнал, что на некоторых заводах Эмилии рабочих увольняют за одно только подозрение в симпатиях к коммунистам, и ясно дал понять, что на его предприятии ценят талант и преданность делу, а не политические взгляды.

Так вот, когда мэр Модены – коммунист Альфео Корассори – лично попросил Феррари принять у себя Тольятти, отец не стал возражать. Во-первых, он ненавидел политические директивы, а во-вторых, доверял людям, которые ему нравились. А Корассори ему нравился.

Членов Конфиндустрии этот визит привел в ярость. Годы спустя, когда предприниматели стали наперебой искать возможности для сотрудничества с коммунистическими «царьками», отец открыто посмеивался над ними: «Будь это гонка, я бы выиграл – и с отрывом!»

Вообще в те годы папа нередко ссорился с Конфиндустрией. Потому что он все делал по-своему. Например, в 1968-м, не дождавшись