Тэсса затряслась и закричала, рухнула и стала рыдать, скрючиваясь и темнея.

Ранзор собрал всю эту девичью темноту в пучок и мановением руки переместил в открытое место.

— Этого должно хватить. — Сказал он и щёлкнул пальцами, отчего тёмный бутон стал расцветать, а чёрное месиво, что из него вытекало, всё разрасталось и находило новые очертания.

Теперь к Элайе подплывала расплывчатая женская фигура, но схватила и подняла её уже Азалия. Позади, где-то среди деревьев, раздался хруст ветки.

Ранзор вспыхнул красной молнией прежде, чем кто-то успел среагировать. Доля секунды и в его руках находился Макс, которого он тащил к Тэссе и по которому распускал тёмные путы, заставляя хрипеть, задыхаться в психосоматическом приступе.

— Спасибо, что определила избранного! — Улыбаясь, произнёс Ранзор, пока Макс бился в судорогах, глаза его почернели, а рот раскрылся в немом отчаянии.

— Чего ты хочешь?! — Закричала Тэсса.

Ранзор улыбнулся и ослабил хватку. Макс задышал спокойнее, но резкий удар в спину заставил его упасть на колени.

— Счастья для каждого! — Ответил Ранзор, а затем схватил Макса за волосы и изогнул голову. — Я верну тебе и родителей, и друзей и даже город, но мне нужна услуга, и тогда ты получишь всё обещанное, согласен? Ты согласен?! — Ранзор затряс Макса, но тот лишь хрипел. — Просто скажи…

Топот дюжины мощных лап. Громогласное рычание и прыжок. Три пса запрыгнули прямо на Ранзора, повалили, стали вгрызаться и рвать его тело на мелкие клочья, впиваясь и раздирая клыками и когтями. Ошмётки плоти разлетались в стороны под истошные вопли Ранзора, сразу рассыпаясь глиной.

Так продолжалось, пока сам Ранзор не обратился в форму багрово-глинистого воина. И он уже не кричал. А там, куда ему вгрызлись, выскочили длинные, острые шипы. И псы даже не успели проскулить, как пики пронзили их черепа, и огромные чёрные туши попадали, сотрясаемые предсмертными конвульсиями. Да, вот так просто.

Затем Ранзор поочередно переломал каждой псине лапы и рёбра жёсткими пинками, а после щёлкнул пальцем, и выросшие из земли тёмные колючие проволоки опутали толстые, собачьи шеи и сдавили до хруста так, что маленькие, чёрные глазки жутко выпучились.

Тэсса захлёбывалась в рыданиях, глядя на это. Макс тонул в таком же бессилии.

Ранзор снова схватил его за волосню и задрал голову, заставляя любоваться окружающим пейзажем.

— Ты бы мог сейчас это всё быстро закончить одним лишь своим согласием!

Но Макс не отвечал, раздавленный и ослабевший от внутреннего переживания, выгоревший, словно высохшая трава в ясный, знойный день.

Тэссу удерживали в оцепенении собственные мысли, а что было вокруг?! Сломленный Макс, задушенный Цербер, мёртвый Дементий и мама. Тэсса подняла к ней глаза и взгляды, полные горечи, пересеклись. Тэсса увидела, как шевелятся губы в едва различимой просьбе. Тогда дочь заглянула в самую глубь печальных материнских глаз и провалилась прямо в её сердце. Слилась с биением в груди. Стала её душой и всё увидела.

Вот Элайя стоит внутри железной птицы, а люди, сидя в креслах, кричат друг на друга. Несчастная стюардесса жестами и словами пытается всех успокоить, но в человеческих аурах лишь пепел и дым. Элайя проходит в кабину пилотов, они на связи с диспетчером уже выравнивают самолёт. Элайя проводит рукой над их головами, и они давят на штурвал. Самолёт рассекает холодный ночной воздух и врезается в город. Всё исчезает в дыму. Пустота! Больше пустоты!

Гололёд. Трасса, проложенная через зимний лес. Лексус притормаживает, чтобы не сбить лису, но его заносит. У позади несущегося БМВ не срабатывает тормозная колодка. Он пролетает на красный. Врезается в поток автомобилей и таранит, с грохотом выбивая Тойоту из потока. Ещё десятки автомобилей, под завязку набитые семьями, становятся жертвами подобного случая.

Переворачивается автобус с детской хоккейной командой, опаздывающей на игру. С дребезгом скользят по дороге, набирая слои снега и навечно замирают, помятые и искорёженные, а из битых окон на снег вытекают тонкие струйки крови. Внутри тихие, неясные, тревожащие душу звуки. Это копошатся выжившие. Умрут они или выживут?

Для Элайи это не важно. Главное то, чем полнятся их настроения. Ей нравится смотреть в глаза, в которых надежда сменяется отчаянием и расцветает пустотой, глаза, что наблюдают этот мир в последний раз. Для Элайи эта неописуемая красота подобна редким полевым цветам, что перед смертью расцветают в своей прелести ярче обычного и источают более сладостный аромат.

Сколько раз уже, нет, даже так, сколько тысяч раз это повторялось? Уже и не упомнить, да и зачем? Приятнее оставлять в мыслях лишь те потерянные измученные лица и вспоминать их, когда грустно. Как медленно они умирали и как при этом сменялись выражения. Целые часы, проведённые в муках. Ты заглядываешь в душу и как бы поглощаешь отчаявшийся взгляд, делаешь запас, чтобы кормиться им в голодные времена, пусть даже этот человек давно погиб. Любуешься светом давно угасших звёзд. Да здравствуют тысячи и миллионы проведённых трапез!

Тэсса плакала, переживая всё это, и в её душе всплыла такая любовная мука, столь нежный жар, что она уже не могла не протянуть руки и не вернуть маме её собственную благодать, дымную фиалку с бабочкой, которые потекли к хозяйке струйками дыма, а затем пропитали её. Дым разлился по венам и укутал тело в дымное одеяние, плащ с капюшоном.

Азалия только сильнее сжала Элайю, но та вдруг живым дымом выскользнула из лап и возникла прямо перед ней. Азалия вздрогнула, но успела почернеть, покрыться шипами и наброситься, метя удары когтистых лап прямо в лицо.

Элайя же оказалась слишком сноровистой и эфемерной. Она ловко уворачивалась, с небрежностью отводила удары, лёгким дымком перетекала с места на место. Вставал вопрос, как вообще можно победить дым, если даже задев его, ты просто стирал очертания, а они тут же восстанавливались и могли обрести любую форму?

Азалия билась в своей самой чёрной звериной форме, всеми орудиями и приёмами, что научила её жизнь. Всей подлостью и коварством нападала со всех сторон с предельной скоростью, на какую способна её метафизическая оболочка. И стороннему наблюдателю могло бы показаться, как чёрное пламя бьёт в одну точку, а попадая взрывается ядовитыми разрядами молний. Затем тут же сковывает льдом, что консервирует саму жизнь, делая её ненастоящей, пресной, скорее мёртвой, чем действительно живой, сжимая все её смыслы и радости до ничтожного непотребства, убивая все достойные формы, всю красоту, силу, ум и талант, заключённые на полях жизни.

Элайя и не противилась,