появляются из ниоткуда, очерчивая волшебную дверь. За этой дверью, зелено-голубой залив Сан-Франциско, который виднеется из окна, превращается в серый.

Я прохожу прямо сквозь портал.

Я все еще в комнате, только здесь нет ни воздуха, ни цветов, ни жизни.

— Эй? — говорю я и с удивлением слышу только свой голос, но он глухой. Даже нет эха.

Я смотрю в окно, на город, который остановился во времени, а затем разворачиваюсь и выхожу за дверь.

Я помню, что здесь можно не торопиться, поэтому, хотя сейчас я быстрая по натуре, я не паникую, выходя из отеля. Или, по крайней мере, стараюсь.

Здесь чертовски жутко. Раньше это место кишело людьми, но сейчас здесь не видно ни души. Никакого запаха, кроме слабого жжения, возможно, восходящего потока из Ада. Напоминает старый фильм, который я однажды поздно вечером видела по телевизору, «Лангольеры», основанный на рассказе Стивена Кинга. Да, это определенно похоже на роман Стивена Кинга.

Я прохожу через пустой вестибюль, отсутствие эха нервирует, затем выхожу на улицу. Сегодня мне не нужно бежать, но даже в этом случае, чем дольше я здесь нахожусь, тем больше я себя чувствую не в своей тарелке, как будто мое здравомыслие медленно угасает. Я не знаю, как, черт возьми, первые вампиры провели здесь шесть месяцев, должно быть, им это казалось вечностью. Они, наверное, все сошли с ума.

Итак, я начинаю метаться по черно-белому миру.

Бежать ночью — это одно, но теперь, когда я иду по Пауэлл-стрит, мимо всех пустых канатных дорог, пустующих магазинов, кажется, что я попала в настоящий апокалипсис. Здесь так мучительно пусто.

Конечно, я вижу тени. Прячущиеся в промежутках между зданиями, вдоль трамвайных линий на Маркет-стрит. Видимо, это похитители душ. Из-за этого я бегу быстрее.

Наконец я добираюсь до своей квартиры, создаю портал прямо внутри своей кухни, видя голубой линолеум на полу. Прохожу через него. Пламя рассеивается.

Я вернулась.

Делаю глубокий вдох и оглядываюсь по сторонам. Здесь чертовски душно, поэтому я открываю все окна, проветривая, затем подхожу к входной двери, проверяя, заперта ли она. Так и есть. Я смогла бы открыть ее в Черном солнце, но приятно знать, что в реальном мире она заперта.

Я слоняюсь по дому, пытаясь придать ему более нормальный вид, иначе Элль увидит, что что-то не так. Затем иду на кухню и достаю пиво «Anchor Steam», которое целую вечность пролежало в холодильнике.

Закрываю дверцу холодильника, как вдруг слышу, как хлопает входная дверь.

Я резко оборачиваюсь и ахаю, пиво выскальзывает из пальцев и разбивается вдребезги об пол.

Атлас По просто открыл дверь, даже ключ не понадобился.

Я открываю рот, чтобы закричать, но звук застревает в легких.

Атлас идет ко мне, его темное пальто развевается за спиной, и по щелчку его пальцев мои руки опускаются по бокам, ноги приросли к полу.

Я не могу пошевелиться. Такое чувство, будто меня обмотали электрическими цепями, которые крепко сжимают, даже волосы встают дыбом.

Атлас медленно приближается, его палец все еще направлен в мою сторону, в глазах сверкают голубые искры. Как и раньше, он одет во все черное, и при дневном свете кухни он похож на чернильную кляксу, ужасное пятно.

— Вот и ты, Ленор, — говорит он со зловещими нотками в голосе. — Я повсюду тебя искал.

Я снова пытаюсь двигаться, пытаюсь сосредоточиться на том, чтобы разорвать цепи, но мой разум сходит с ума, соревнуясь в скорости с бешено колотящимся сердцем. Я не могу думать, едва могу дышать.

— Ты не сможешь разорвать эти путы, — говорит он, подходя ближе и останавливаясь всего в футе от меня. Он опускает руку в карман своего плаща и достает светящийся нож, клинок мордернес. Я смотрю на него в ужасе, сильный страх покалывает мою кожу с головы до ног.

Мне удается оторвать взгляд от лезвия, голубое электричество окутывает его, соответствуя голубым искрам в глазах Атласа, когда я смотрю на него, пытаясь заговорить, мой рот шевелится, но ничего не выходит.

— Ах, — говорит он. — Возможно, мне следует разрешить тебе немного высказаться. Не пытайся кричать, не получится.

Я чувствую, как у меня перехватывает горло.

— Какого хрена ты творишь? — мне удается произнести это, но слова выходят тихим шепотом. Я не в состоянии повысить голос, даже если бы попыталась.

Но я должна.

Я закрываю глаза и кричу, но из меня не выходит ничего, кроме хриплого шепота.

— Я же говорил, — говорит он, медленно обходя меня. Он больше похож на хищника, чем на ведьмака. Он встает позади меня и протягивает передо мной руку с лезвием, направляя мне в сердце, прижимая острие к моей коже. Я резко вдыхаю, пытаясь отодвинуть металл от своей груди, голубая энергия уже пропитывает ткань моего топа.

— Чего ты хочешь? — шепчу я, стараясь не терять самообладания. Это немного тяжело, когда одна из вещей, способных убить меня, вот-вот проткнет сердце. — Ты не истребитель.

— Откуда ты знаешь, кто я такой? — его горячее дыхание обжигает мою шею, я жутко нервничаю. — Ты ничего обо мне не знаешь.

— И ты тоже ничего не знаешь обо мне.

Он пускает горький смешок, от которого у меня шевелятся волосы.

— Я знаю больше, чем ты, даже больше, чем твои родители. Как думаешь, почему я здесь?

— Я не знаю, — говорю я ему. — Если тебе нужны родители, то они на работе.

Атлас кладет руку мне на горло, его ладонь обжигает мою кожу.

Кто он такой, черт возьми?

— Ты же знаешь, я здесь не ради твоих родителей, — ворчит он мне на ухо. — Я пришел ради тебя. На родителей мне все равно. Гильдия узнает, что они сделали, и скоро их накажет.

— Если ты причинишь им боль… — говорю я, замолкая, мной овладевает ярость.

— Я же сказал, мне все равно на них. Я не причиню им вреда. Гильдия сделают все сами.

— Что они с ними сделают? — спрашиваю я.

— Какая разница? Они тебе не родные. Я удивлен, что тебя это вообще волнует, — его ладонь сильнее прижимается к моему горлу, жар продолжается. Я чувствую запах моей горящей плоти.

Задыхаюсь от боли.

— Я не такая, как ты. Они любят меня, вырастили, оберегали.

— Ох, наверное, это чертовски приятно, — холодно говорит он. — Знаешь, что мои родители сделали? Отец издевался надо мной, пока мама смотрела в другую сторону. Но однажды она решила убить его. Разрубила его на миллион кусочков и разложила на кухонном столе, как подношение богам. Она была ведьмой, и, как оказалось, не очень хорошей. В моих жилах