Ребра обдает огнем.

–Прошу тебя, Мэтт, остановись!

Я изучаю ее лицо, тонкие губы, красивые глаза и вдруг становлюсь тем маленьким мальчиком, который забивался в угол после ее смерти, который жил с мыслями о том, что жить он больше не хочет, который сожалел, что вообще родился.

–Мама…

Я поднимаюсь, тяну к ней руки, а она отступает в тень.

–Посмотри на себя.

–Что?

–Посмотри на себя!– повторяет она, губы ее трясутся от обиды.– Это не ты.

–Мам, конечно, это я. О чем ты?– Мой голос срывается, и я растерянно моргаю.

Гляжу в темно-шоколадные глаза матери и вдруг вижу в них разочарование. Почему она так на меня смотрит? Что я сделал? Я должен понять. Я должен исправиться. Беглым взглядом изучаю комнату и брошенное на постели смятое одеяло, а потом смотрю на свои руки, на окровавленные руки.

–Ты про это?– спрашиваю я, вытянув вперед красные ладони.– Мам, так это можно вытереть. Вот смотри.

Я начинаю судорожно тереть пальцы, но кровь не стирается. Тогда я с силой вожу ладонями по штанам, и все равно ничего не выходит: кровь не исчезает. Что за черт! Она должна испариться, я же тру изо всех сил. Почему не получается?

–Этого мало,– разбивает тишину ее низкий голос, и я вновь выпрямляюсь.

–Почему мало? Что еще нужно сделать? Может… может, это выбросить?– Я резким движением вытаскиваю из-за спины «браунинг» ивиновато округляю глаза.– Хочешь? Ведь я смогу. Я выброшу, мам. Только не смотри на меня так. Хорошо?

Я подбегаю к окну, открываю его и выкидываю пистолет в темноту ночи.

Теперь мама не будет так на меня смотреть. Ведь я ее послушал, выбросил оружие. Собираюсь сказать, что я все тот же Мэтт, что я хороший человек. Но затем ощущаю холод металла, обжигающий кожу поясницы. Тянусь пальцами к ремню джинсов и достаю из-за спины выброшенный секунду назад «браунинг». Что за…

Гляжу на маму.

–Нет,– нервно мотаю головой,– это не то, что ты думаешь, мам, я хороший.

–Ты совершаешь ошибку,– повторяет она дрожащим от слез голосом.

–Я хороший!

–Ты уже не тот человек, которого я знала.

–Нет, неправда, ты ошибаешься. Ошибаешься!

Я несусь к маме, тяну к ней руки, а затем вдруг просыпаюсь и судорожно втягиваю ледяной воздух.

–Черт!

Мне дьявольски паршиво. Откинув одеяло, свешиваю на пол ноги. Это всего лишь сон. Сон! Матери нет. Она умерла.

–Эй, ты чего?– слышу знакомый голос и медленно выпрямляюсь.

Хэйдан садится рядом, а я как можно безразличнее бросаю:

–Все в порядке.

–Кошмар?

Хочу сказать «нет», но так по-идиотски выгляжу, поэтому лишь киваю и пялюсь на книжный шкаф, рядом с которым пару минут назад стояла моя мама.

–Мне каждый день что-то снится,– признается Хэрри,– это наше подсознание.

–Общение с Эбигейл на тебя плохо влияет.

–Наоборот, очень даже хорошо.

Он усмехается, а я до сих пор дрожу.

–Слушай, ты можешь со мной поговорить, ладно?– Брат толкает меня в плечо, и я знаю, что Хэрри всегда рядом, но не привык трепаться.

–Ладно.

–Что ж, поднимайся, соня, впереди сложный день!– Хэйдан вскакивает с постели и ударяет ладонями по коленям.– Надеюсь, у нас все получится.

–Я тоже надеюсь.

Потому что в случае неудачи именно мне придется корить себя всю жизнь: по какой-то странной причине именно я даю добро на все наши немыслимые выдумки. И именно я несу за них ответственность.

–Слушай, я хотел извиниться за то… за то, что сорвался,– я вновь смотрю на брата, а он стягивает с лица очки и грустно смотрит на меня.– Если тебе интересно, я всегда на твоей стороне. Серьезно. Я сболтнул глупость, мол, тебе все равно…

–Забудь.

–Я идиот.

–Есть немного.

–Просто мне стало не по себе. Вы так просто с Джейсоном согласились на план Эби!

–Не говори чепухи, Хэрри. Никому не нравится то, что мы собираемся сделать. Но у нас нет выхода. Ты ведь это понимаешь?

–Ты, как всегда, берешь на себя всю ответственность.

Я вдруг решаю пошутить:

–Могу поделиться.

Лживые улыбки, лживое спокойствие. Я все-таки хорош в притворстве.

–Лучше бы ты со мной переживаниями поделился, гений.

–С чего ты вообще взял, что я переживаю? У меня все нормально.

–Ага, конечно.

–Сходи, проверь Эби и ее папашу. Надеюсь, он не убежит в самый неподходящий момент.– Натягиваю теплый свитер и свожу брови. Да уж, будет крайне весело, если что-то пойдет не по плану, как обычно с нами и случается. Но на сей раз у меня есть план Б.

Я трогаю холодный металл «браунинга», что спрятан за спиной, и тихо сглатываю. Меня не пугает груз, давящий на плечи, не пугает предстоящая встреча с Ари и ее приспешниками. Меня ничего не пугает, кроме неизвестности.

После томительных рассуждений я пришел к выводу, что Эбигейл Роттер в качестве приманки – ужасная, но стоящая идея. Ариадна определенно попытается поймать Эби, а я попытаюсь поймать Ариадну. План рациональный. Я не вижу в нем просчетов.

В полдень мы должны прибыть на восточную пристань Астерии. Нахождение рядом с водоемом напитает Эбигейл силой, ведь вода – ее стихия. Сомневаюсь, что мне до конца понятен механизм подобного симбиоза, ведь огонь никогда не придавал Ари мощи. Или она никогда со мной этим не делилась. Но я не берусь спорить. Безумие и неадекватность этого мира больше не удивляют меня. Если Эби так проще, я согласен.

Изначально планировалось, что круг будет состоять из Мэри-Линетт, меня, Хэйдана, Джейсона и, собственно, самой Эбигейл. Но затем объявился вечно набитый дерьмом отец Эби Дюк Роттер и заявил, что не отпустит дочь одну. Мне показалось, я увидел в его глазах, словах и прочей чепухе проявление родительского духа. Или как это называется? И я согласился. Но пришлось сменить фигуры. Естественно, я захотел, чтобы из круга вышел Хэйдан, но я и двинуться в его сторону не успел, как он сообщил, что врежет мне, если я пикну. Я ему поверил. Тогда Джейсон предложил убрать Мэри-Линетт, ведь у Норин нет активной силы и она оставалась без присмотра. Предложил – это, конечно, мягко сказано.

Хэрри целый вечер уговаривал Мэри-Линетт остаться дома. Я никогда еще не видел, чтобы эта женщина злилась, словно фурия, загнанная в угол. Обычно Мэри шутит и ест яблоки. Но вчера она сама на себя была не похожа. Собственно, Джейсон не промах, он знает, что нужно сказать, чтобы вразумить Монфор, и надавил на самое важное: охрану сестры. Мол, никто не сможет присмотреть за Норин лучше, что Мэри-Линетт, и это переубедило младшую Монфор в одночасье. Злиться она не перестала, но хотя бы больше не сдавливала в пальцах вещи до такой степени, что они превращались в искореженный и обезображенный мусор.