Они установили ночное дежурство, чтобы не проспать сеанс связи и запретили Николаше рассказывать все другие новости. Иногда они брали его и выходили во двор подышать свежим воздухом. Но мир сошел с ума и теперь пытался вернуться назад — бывшие бурлаки ходили по департаментам, отмечались то в одних списках, то в других, занимали очереди, собирали справки, сдавали анализы, ругались, мирились, от души и скандально отмечали. Сообразительное министерство праздников завело широкую пропаганду приближающегося Бразильского карнавала и десятка-другого торжеств поменьше, на улице постоянно работал громкоговоритель, возвещающий о начале очередного праздника.

Кларе становилось тошно, и они снова запирались в квартире, отгораживаясь от «этого дурдома».

Наконец, на пятый день после начала всей кутерьмы, когда измученная Клара, дежурившая в эту ночь, положила голову на стол и задремала, Николаша зашипел, затрещал и далеким голосом, которого они так долго ждали, произнес:

— …надеюсь, вы меня слышите!

— Слышу, конечно, слышу, Иннокентий! — сипло прокричала Клара и дотянувшись мысленно до спящей Гоши, пихнула ее в бок.

— Скажу сразу, — продолжал голос, недослушав ее крика. — Это запись. Братва помогла мне натянуть провода… пардоньте, товарищ Медведев… наладить с вами контакт. Меня заверили, что связь надежная, но надо соблюдать осторожность… Я не силен в радиоэлектронике, так что…

— Кто такой товарищ Медведев? — спросила сонная Гоша.

Клара пожала плечами.

— Наверное, Николаша перехватил доклад Иннокентия своему начальнику. Он же агент. Гоша сразу проснулась.

— Ай да Гретхен!

Некоторое время Николаша трещал. А потом голос слесаря прорезался и зазвучал громко и чисто.

— … попал я к дяде на поруки… в смысле, в тюрьме сейчас, но вы не думайте, поставленная задача выполнена.

— И это “надежный канал”? — прошипела Клара Гоше, а та, хрюкнув в кулак, беззвучно засмеялась.

— … сделал все без сучка и задоринки. Итак, все по порядку. Не помню, говорил ли, что есть у меня кореш — двоюродный племянник сестры невестки троюродного брата одного из помощников пятого заместителя нашего фигуранта? Так вот, он мне должен еще с позапрошлого года за комплект унитаза с раковиной, который я тогда с большим трудом достал в Японской среде. Не важно… В-общем, я напомнил ему про долг. А вы знаете, я не беру таюнами.

Он свел меня с тем помощником пятого заместителя, и убедил его помочь мне. Не знаю, как он это сделал, но тот действительно помог — достал мне план-схему правительственного здания. А большего мне и не надо было.

А еще я попробовал на племяннике прием, которому вы меня научили. Посмотрели бы вы на его рожу! Я из бара вышел, а когда вернулся, то он увидел не меня, а Шляйфмена. Он подумал, что вскрылась его выемка план-схемы, и председатель правительства пришел лично на нем баранки застегнуть. — Иннокентий коротко хохотнул.

— Что за прием? — спросила Гоша шепотом.

— Не знаю, — ответила Клара. — Тихо.

— Кажется я поняла, — не унималась Гоша. — Жил когда-то некто Мессинг…

— Да замолчи ты!

— А потом, все прошло в лучшем виде. Захожу я в здание, иду, значит, и внушаю всем, что я — Шляйфмен, а охрана мне козыряет, какие-то люди в костюмах здороваются, кто-то грабли жмет. А я мало того, что чувствую себя все равно что клоун, еще и всех их вижу насквозь. Его боятся, или такое — подобострастно желают выслужиться и при этом страшно ненавидят. Некоторые завидуют и желают скорее сдохнуть. Это ж какой мерзотой надо быть, чтобы не вызывать что-нибудь хорошее к этому Шляйфмену, хоть какую-то доброту в душе… Шел, как помоями облитый. И как жить так можно, не понимаю.

Он меня как увидел, так и забыл про все. Сидит в своем кресле и хлеборезка у него, что жерло терминала. Какой у него компот был в голове, помимо страха, так вспоминать не хочется. Я его мысли картинками видел. У него перво-наперво всех замов заподозрил, что де устроили ему такое. И тогда я понял, чего так испугался помощник пятого заместителя. Да и как он профессора грохнул, тоже не забуду. Но потом у него появилась мысль, что он вальтанулся. И я не удержался и помог ему смириться с ней. Ведь нет худшего ада, чем тот, что внутри. А когда его страх стал невозможным, я подошел к столу и положил перед ним кольцо. Ну и все. Он его как увидел, так забыл про меня и накрыло его, стал как зомби… Хотя нет, зомби, они же без мозгов. А этот все понимает, не хочет, но и не может не делать. Я прямо все чувствовал, что и он. Очень жестокое наказание! И так мне стало плохо, что я по-быстрому ушел, и тоже без труда. Здорово вы все придумали. А этот Вольф Мессинг головастым мужиком был.

— Я ж говорила! — радостно вскричала Гоша, и Клара изо всех сил пнула ее.

— Выхожу я, значит, из этих правительственных зданий, и такое чувство, будто отравился. Тошнота, головная боль и трясет всего. Погодите-ка…

В эфире раздался треск и Николаша приглушил звук.

— Хм… Он что — отключился? — спросила Гоша.

— Не думаю, фрау, сигнал идет. Возможно, отошел на некоторое время.

— Что это с ним было, как думаешь?

— Это был откат, Гошенька. И учитывая, какое колоссальное количество магии он потратил, весьма мощный.

Минуты потянулись бесконечными километрами ожиданий. Наконец, связь снова затрещала и голос Иннокентия появился в эфире.

— Извините, товарищ Медведев… Баланду принесли, а кормят тут не так чтобы… Так вот…. Мне после Шляйфмена требовалась большая доза противоядия. Я пошел к тому помощнику и напился. Потом протрезвел и опять напился. Потом у нас кончилась водка и я пошел за ней в магазин. Он оказался закрыт, потому что ночь была. Не идти же назад…

Ну я и…

В-общем, тот замок я пальцем открыл, только не подумал, что он на магической защите. Я честно оставил на прилавке деньги за то, что взял, у меня только одна монета и осталась, но зато старинная. Ее бы хватило, чтобы половину этого продмага купить. На выходе меня что-то в грудь толкнуло, да сильно, я метров на пять отлетел вглубь магазина, башкой ударился. А когда очнулся, то уже был как младенец в пеленках — не двинуться. Сижу вот, жду суда… Что обидно, монета пропала. Когда я очнулся, ее уже не было.

Рассказал братве тут, на кичмане, а они смотрят на меня так, с умилением, как на котёнка, говорят: ты не настоящий. Хорошо относятся, в общем. Не обижают… А еще, — Иннокентий