— Две минуты.

Голос в этот раз показался напряженным. Но какие к черту две минуты, если он уже все?! Уставшей пиявкой шевельнулась мысль, что ни на что он, Войцех Загорски, не способен. Даже человека спасти. Одно бахвальство. И отключился. Но еще не успел упасть, как пришел в себя от резкого укола в основание черепа. В голове прояснилось, а в мышцах появилась энергия. В дымовой завесе он увидел просвет и рванул туда изо всех сил.

— Одна минута.

Он выбежал из цеха и свалился рядом с Кауфманом. Откашливаясь и отплевываясь, он потянулся к нему, и пощупал пульс. Вена на шее слабо билась — Кауфман был жив.

— Десять, девять, восемь, — отсчитывал тихо голос в правом ухе.

Войцех с трудом поднялся, сел и подтянул на себя Гошу и повернул ее лицо к себе. И внезапно понял, что это другая женщина.

— Семь, шесть, пять, четыре.

Она была похожа на Гошу, но это не она! Не Гоша! Он прекрасно помнил ту непослушную копну волос, другое лицо, и не такое… сложение! И Войцех закричал.

— Три, два, один.

Уже знакомая боль накрыла его снова. Но в этот раз она была не такой сильной — другая боль, гораздо более мучительная пронзала его изнутри. Гоша! Он убил ее! Он оказался настолько туп, что спутал ее с другой женщиной! Он продолжал кричать, хотя в легких не было воздуха. А когда боль отступила, его рвало и крутило до тех пор, пока мир не померк.

Как он не хотел, сознание выплывало, выталкивало его из небытия. Горечь была во рту, горечь пропитывала его существо, горечь отныне будет преследовать всю его жизнь. Он погубил единственную женщину, рожденную специально для него, для Войцеха Загорски. Что стоят все его достижения, вся его борьба, чего стоит Закон, если он не сможет вернуть ему Гошу. Будь проклят этот трижды проклятый Закон! Но он настолько ослабел и не хотел жить, что и проклясть как следует не хватило сил.

— Датчики все еще на тебе. Они показывают, что ты очнулся, — услышал он голос Павлыча.

Войцех попытался проклясть и его.

Он открыл глаза. Мир закружился. Он закрыл глаза.

— Она жива? — спросил он и сам поразился, как тихо прозвучал его голос. Сказал и выбился из сил. Зачем он их потратил, ведь, в сущности, ему все равно, жива та женщина или нет.

— Гоша? Да, жива. Ты все сделал правильно.

Войцех открыл глаза и, превозмогая карусель, сфокусировал взгляд на лице Павлыча.

Тот улыбался, держа трубку зубами и подобно злому, хотя нет — очень доброму демону — выпускал дым изо рта и из носа одновременно. Всклокоченные волосы, растрепанная борода, уставший, но безудержно улыбающийся, он был так не похож на себя, что Войцех спросил:

— Павлыч, это ты? — перейдя внезапно на “ты”.

Тот довольно кивнул.

— Повтори, что ты только что сказал про Гошу.

— Она жива. Жива! Мне пришлось вспомнить курс реанимации, но таблетка, которую ты дал, спасла ее от удушья.

Он счастливо взлохматил себе и так взъерошенные волосы.

— Если честно, я до последнего не верил, что все получится. Но попытаться стоило. Ведь стоило?

Войцех почувствовал, как по вискам стекают горячие слезы. Все еще ничего не понимая, он сказал:

— Но… Это была не она… Я не Гошу спас.

— Гошу, конечно!.. Не стал тебе говорить. Я ни разу не использовал этот чемоданчик. Он стоит у меня на всякий случай. Нормальное оборудование тоже есть. Но сначала надо получить разрешение, собрать подписи, подготовить его. Оно более щадящее, конечно, современное. Но волокита заняла бы пару дней. А ты сам понял, что счет на минуты. Мы бы тогда не успели бы спасти ее. Надеюсь, ты не в обиде на меня за такой экстремальный прыжок.

Войцех улыбался и слезы лились помимо его воли.

— Будет что вспомнить. Почему я не чувствую ни боли… ничего не чувствую? — Он оглянулся и только сейчас заметил, что они находятся в лазарете. — Мы в ведомственной больнице?

— Где ж еще. Это восстановительная терапия. Просто отдыхай. Пара дней и будешь лучше прежнего.

— А Гоша? — снова спросил Войцех, блаженно закрывая глаза. Как хорошо, когда ничего не болит. Как хорошо, когда можно просто поспать. Когда нет горечи.

— Да все нормально с твоей… Гошей. Кауфман, похоже, проводил свой собственный эксперимент. Он разбудил в ней ахно-волны, но, судя по тому, что рассказал агент, хотел тут же ее и забрать. Он уже тогда, на заре появления ахно-энергии занимался ее воровством. Упырь, короче. Как ты и говорил.

— А книга?

— Да не нужна нам теперь эта книга, Войцех. Мы нашли все… или почти все записи этого Кауфмана… И у нас настоящая бомба в руках.

Но Войцех слышал это уже сквозь сон. И улыбался.

* * *

Первое, что увидела Клара, когда открыла глаза — грязный поношенный ботинок слесаря. А потом почувствовала, как что-то больно упирается в спину. Она скосила глаза, не в силах пошевелиться — она лежала между холодильником и дверным проемом своей кухни. Своей кухни! От радости она села, голова резко закружилась, и она закрыла глаза.

— Забористая карусель вышла, фройлян, — пробасил слесарь, сопение которого она слышал в метре от себя.

— Жив! — с облегчением выдохнула она.

Но второго голоса она не слышала. Как и второго дыхания. Она не чувствовала Гошу рядом с собой. Вспомнив последние мгновения перед прыжком, она открыла глаза, хотя и так знала, что увидит — Гоши нет.

— Гошенька! — всхлипнула она.

— Фройлян, не переживайте, — заговорил вдруг взволнованно Иннокентий, и взял ее за руку. — Ее спасут. Прошло уже минут двадцать… Они уже там.

— Мои маленькие друзья! — произнес с подоконника Николаша. — Чтобы вы знали, вас не было четыре часа и пятнадцать минут. Вы вернулись не все. Но ничего страшного. Мойте руки, разогревайте молоко, печенье в шкафу. Подсаживайтесь ближе. и я расскажу, что произошло за то время, пока вас не было.

— Помолчи, — прошипела Клара.

— Но…

— Антенну вырву… Еще раз, Иннокентий! Кто и куда пошел?

В глазах Иннокентия что-то мелькнуло. Он отвел взгляд и, кряхтя, попытался встать. Клара почти физически ощутила волны исходящей от него энергии. Ахно-волны. Ей стало тесно рядом с ним, захотелось вытечь из кухни, потому что казалось, что его присутствие раздавит ее сейчас.

— Вы что?.. У вас тоже?.. Но ведь это с Гошей проводили эксперимент…

Чашки и бокалы в шкафах мелко зазвенели, от ложек и