интересного в серых песках, голых камнях и лазании по горам. Многие пытались отмазаться от поездки, и я в том числе, и даже использовала для этого день рождения бабушки Трахтман, на который меня позвали. Но Тенгиз сказал, что, при всем уважении к бабушке Трахтман, часть наших обязательств – участвовать во всех школьных мероприятиях, и обещал, что пустыня мне понравится намного больше, чем вечер в русском ресторане в Ашдоде, где фальшиво поют воровские шансоны и Аллу Пугачеву под синтезатор. Так что пришлось ехать в пустыню. Тенгиз оказался прав. Не знаю, как насчет русского ресторана, но в Негеве было чудесно, прекрасно и невероятно замечательно. Я даже и представить себе не могла насколько. Никогда в жизни не была так счастлива, и мне кажется, что я теперь самый счастливый человек на свете. Так что вы можете быть спокойными, потому что все плохое в моей жизни закончилось и теперь начинается только хорошее.

Как дела у вас? Что у вас происходит? Как там Кирилл

в Москве? Вы мне очень редко пишете и очень кратко.

Я давно не разговаривала с папой. Всегда, когда звоню, его нет дома. Пусть он мне позвонит, а то я обижусь и подумаю, что он обо мне совсем забыл.

Целую вас крепко и обнимаю,

Ваша Комильфо.

Надо признаться, что в том письме я утаила происшествие огромной важности, которое касалось Арта. Исторические документы никогда точно не отражают реальность.

Я не знаю, что Тенгиз наговорил Арту после нашей беседы за кофе, но было ясно, что ему теперь было запрещено появляться в нашей комнате. После разговора с Тенгизом Арт принялся доставать меня лично, потому что понял, кто доложил о нем мадриху. Он угрожал мне смертью и увечьями, кидался кожурой от мандаринов на переменах, делал подножки и пускал обо мне нехорошие слухи, вроде того, что мне нравятся девочки, а не мальчики, и что именно поэтому я нажаловалась Тенгизу – приревновала Аннабеллу к Арту.

Я сперва молчала и терпела, а Маша туманно намекала, что жертвами становятся только те, кто готов быть жертвой. Я не была готова, но чего-то ждала.

Однажды во время урока спорта, когда мы наматывали круги вокруг эвкалиптовой рощи, а я оторвалась ото всех, потому что бегала быстро, Арт и Миша из Чебоксар оказались за моей спиной и принялись в нее дышать.

– Комильфо, эй, Комильфо, крыса лоханутая!

– Коровище галимое!

– Шиза!

– Даешь Тенгизу, шлюшка малолетняя!

И один из них плюнул мне в затылок. Плевок липкой струей потек по позвоночнику. Я подумала: вот странные люди, как можно думать обо мне, что я уродина и лесбиянка, и одновременно предполагать, что наш мадрих захочет вступить со мной в интимную связь и что я этого тоже захочу. Это же противоречивые и даже противоположные постулаты.

– Задротка!

И тут я перестала терпеть. Развернулась и тоже смачно плюнула. Но не в лицо этим нахалам, а просто себе под ноги.

Потом сказала, продолжая бег на месте:

– Дорогой Артем, клянусь, я устрою тебе вендетту, которая будет гораздо хуже всего, что ты можешь себе представить. А Мишу я заведомо прощаю, потому что он, бедняга, не ведает, что творит.

Кажется, их не очень впечатлило, потому что они заржали. А я помчалась еще быстрее вперед по кругу, чтобы успеть пробежать все заданные три киломметра до конца урока.

По дороге я пыталась сообразить, как же исполнить свое обещание и какую такую изощренную месть изобрести, чтобы даже Арт ее был не способен вообразить. Я представляла, как закалываю Арта под покровом ночи вилкой, оставляя в его теле много дыр, может быть, даже выколю ему на закуску глаза; или как топлю его в унитазе, а он вырывается, задыхается, захлебывается и умирает в длительной агонии. Я придумывала, как обрызгаю его любимую питу с хумусом средством от тараканов или же налью хлорку в его бутылку для воды, можно даже сразу после физры, чтобы он не заметил и от жажды все выхлестал. Еще мне привиделось, как я разбиваю его самодовольную башку о стекло веранды в Клубе, то есть стекло об его башку, а потом ввинчиваю его горло в острые края… Но потом мне стало стыдно от таких фантазий и я поняла, что для такого человека, как Арт, а может быть, и для всех остальных людей тоже грубое насилие – не месть. И пришла к умозаключению, что нет вендетты хуже публичного унижения. А его придумать было проще простого.

Ночью, когда Аннабелла заснула, я шепталась с Аленой и рассказывала ей о своем хитроумном и далекоидущем плане.

– Что за вопросы! Конечно, я с тобой. Только ты думаешь, это сработает?

– Все зависит от качества фломастера, – ответила я.

– Я найду тебе фломастер, – обещала Алена. – Моя знакомая из израильского одиннадцатого учится в художественном классе.

Я подивилась, что у Алены есть знакомые израильтянки, да еще и старшеклассницы, а Алена сказала:

– Да, блин, ты что, совсем меня не знаешь, Комильфо? Я со всеми дружу. Я же свойский пацан.

Так что в один прекрасный день мы выследили Арта по дороге на кружок гитары, куда он шел один, приперли его к забору и заявили ему, что он балабол, полный дешевых понтов, и папенькин сынок и что только и умеет, что угрожать и издеваться над слабыми, в число коих я не вхожу, и нам по барабану, выгонят нас из программы или нет, пусть рассказывает кому хочет, но на этом весь его беспредел заканчивается, и точка.

Люди часто верили в то, что я шизанутая, и это, наверное, страшнее, чем физическая сила, тем более что Арт последней особенно и не обладал. Пока Алена с ним воевала, а он вырывался, для пущей убедительности я очень страшно сверкнула глазами и достала жирный фломастер, который раздобыла Алена. Мне кажется, он подумал, что это газовый баллончик или что-то подобное, потому что сильно испугался.

На групповых занятиях Виталий однажды нам рассказывал, что существует три способа реагировать на опасность: бежать наутек, атаковать или впадать в ступор. Выяснилось, что Арт предпочитает последний вариант, потому что, увидев, как я достаю из кармана неопознанный предмет, он перестал бороться с Аленой и застыл. А пока он пребывал в ступоре, я написала черным фломастером ему на лбу на иврите слово “зона”. И даже успела поставить точку.

У этого события были чудотворные последствия. А потом и чудовищные, но только потом.

Фломастер израильской Алениной подруги оказался первоклассным – краска водой не смывалась,