Глава 24

Письмо № 3

Дорогие все,

я вам давно не писала, потому что времени было очень мало. Сперва мы были заняты приготовлениями к большому концерту. Это было торжественное представление нашей программы, которое состоялось в середине ноября.

Мы долго готовились к выступлению перед всей Деревней. Безумно устали, потому что после уроков постоянно репетировали танцы, песни и юмористические сценки. В итоге все со всеми переругались, Фридочка похудела килограммов на пять, а Тенгиз выкурил блоков десять сигарет. Берта и Соня поссорились, потому что никак не могли поделить сольный номер в танце и в итоге попросили, чтобы их разделили и перевели в разные комнаты. Арт хотел получить главную роль в сценке про то, как мы прилетаем в Израиль на самолете, – роль пограничника, который проверяет наши паспорта на границе и никак не может выговорить наши имена и фамилии. Но Тенгиз отдал эту роль Юре Шульцу. Арт был в бешенстве и опять принялся наезжать на Юру, потому что с Тенгизом ругаться он больше не решается. Творческий вечер прошел успешно. В Деревню приехали всякие спонсоры и важные деятели, а также представители программы “НОА”, включая самого главного директора и начальника – Иакова Вольфсона, основателя нашей программы. Перед нашим выступлением он толкал длиннющую речь на высоком иврите, из которой я мало что поняла, кроме того что он очень гордится нашими успехами и рад, что мы попали на историческую родину, принадлежащую нам по праву рождения, и что все евреи должны жить в Израиле. Откуда он знает, где должны жить все евреи?

Нам постоянно говорят, что нам пора переходить на иврит, даже в общении с воспитателями и между собой. Мне нравится иврит, но родной язык нравится не меньше. А когда мы выходим за пределы Деревни, например в супермаркет, и говорим там между собой по-русски, на нас часто косятся местные, включая взрослых людей, и иногда даже делают замечания, мол, в Израиле следует говорить на иврите и не затем мы сюда приехали, чтобы говорить на чужом языке, и от этого мне становится неловко, будто я совершаю нечто запретное. Такое отношение меня обижает и злит, потому что я в самом деле стараюсь как можно быстрее научиться говорить на иврите. Но это же не значит, что я должна забыть русский.

В общем, потом началась очередная порция экзаменов и мы съездили на трехдневную экскурсию в пустыню Негев.

Все экзамены я сдала относительно успешно (по ивриту получила 96 из 100, по английскому — 92, с математикой намного хуже — 77). Ивритом я очень увлеклась, потому что, как вы знаете, я люблю лингвистические головоломки, а еврейские слова – одна сплошная головоломка, и в них много чего закодировано.

В начале второй четверти мы наконец начали изучать и другие предметы, которые идут в аттестат зрелости: литературу, историю и Танах (Библию). Только вы не подумайте, что нас тут пытаются заставить стать религиозными. Танах изучается в литературном и историческом ключе – мы просто разбираем книгу, пытаясь понять старинный текст. Это очень интересно. Его нам преподает учительница, которую зовут Веред, что на иврите значит “роза”. Она пожилая и очень развита духовно. Веред родилась в Белоруссии, но перед самым началом войны, когда ей было пять лет, ее родители бежали в Палестину через Польшу и на корабле тайком приплыли в Хайфу. Веред сохранила русский язык, но он ломаный, так что Танах она нам преподает на двух языках.

На первом уроке Веред нам рассказала, как следует толковать Библию и, по сути дела, любую книгу. Оказывается, в Танахе заложено четыре уровня смысла и они определяются аббревиатурой ПаРДеС: Пшат (самый простой уровень понимания), Ремез (намек), Драш (метафорическое толкование) и Сод (секретный мистический уровень). До Сода (секрета) добираются только мудрецы, да и те – не раньше сорока лет. А кто пытается понять секретный уровень Библии раньше, тот может наломать дров, повредиться в уме или даже умереть. Смысл этого всего в том, что понять секреты жизни может только человек, который пребывает в мире с самим собой. Тогда он может спокойно зайти в Пардес, понять все на свете и выйти из него обратно в настоящий мир с миром и без вреда для головы. Поскольку я уже месяца два еженедельно занимаюсь с моим психологом Машей, я думаю, что велики шансы, что скоро приду в состояние мира с самой собой. Намного раньше, чем мне исполнится сорок лет.

А еще “пардес” означает на иврите фруктовый сад. Это очень забавно, потому что наша Деревня сильно напоминает пардес. Мою соседку Аннабеллу тоже все время пытаются отправить к психологу Маше, но она отказывается к ней ходить. Пару раз все-таки сходила, и я ее потом допытывала, как было, но ей не понравилось. Она сказала, что психология – оружие в руках власть имущих, которые изобрели эту лженауку для того, чтобы стричь всех под одну гребенку, всех выравнивать, строить и вправлять мозги таким образом, чтобы все люди удовлетворяли потребности элит, определивших, что правильно и что нормально, и не бунтовали. Где она набралась этой чуши, я понятия не имею, но уже поняла, что Аннабелла хоть и мало читает, обладает аналитическим умом и способна делать серьезные выводы на основе небольшой информации. Только жаль, что ее выводы всегда какие-то извращенные.

Я попыталась понять, чем именно Аннабелле не понравилась сама психолог Маша, а не абстрактная наука психология, на что Аннабелла заявила, что психолог Маша злая, враждебная и обиженная жизнью тетка, за наш счет проживающая бурную молодость, которой сама была лишена, потому что она однозначно провела детство забитым ребенком, нелюбимым и недооцененным, а Аннабелле вовсе не хочется подпитывать заниженную самооценку психолога Маши, доверяя ей свои проблемы, чтобы психолог Маша при этом казалась самой себе великой психологиней и чего-то стоящим человеком.

Я была в ужасе от таких слов, но они на меня слегка повлияли. Некоторое время я смотрела на психолога Машу другими глазами и даже сама начала ее подозревать в злостных намерениях. Но довольно быстро вспомнила, что Аннабелла умеет все переворачивать с ног на голову и лучше ее не слушать, потому что себе дороже.

Еще хотела вам рассказать про экскурсию в пустыню. Вначале мне, как и всем остальным, казалось полным дебилизмом три дня и две ночи проторчать в дикой жаре днем и в диком холоде ночью, и мы не понимали, что может быть