– А осветительные ракеты?

– Висят в воздухе, но определить, как далеко от нас, трудно.

Мы закурили и стали рассматривать карту. Селение, в котором находился наш взвод, по всей вероятности, называлось Средний Бурлук. Впереди, слева от нас, на краю болота должно было находиться село Тихий Берег, а справа – Ивановка. В овраге, опять же слева, было еще какое-то село.

– Ночь. Ничего не поделаешь. Подождем, – сказал Скалигер, доставая коньяк. – Ваше здоровье!

Он сделал глоток и пустил бутылку по кругу. Затем Фербер снова вышел на улицу.

– Светлеет! – вернувшись, доложил он. – Восток уже весь серый, но по-прежнему ничего не видно.

Еще через полчаса мы все вышли на улицу. В утренних сумерках стали проступать очертания близлежащих домов и деревьев, виднелась улица, вдоль которой просматривались какие-то посадки. Тянуло сыростью, и было довольно прохладно. Порывы ветра доносили из долины лай собак, крики петухов, винтовочные и пристрелочные выстрелы артил лерии.

Сквозь высокие плодовые деревья в саду мы увидели низину, начинавшуюся в 400 метрах от нас. Как и предсказывал Волиза, нам открылось пахотное поле, убегавшее вдаль километров на 5. Дальше земля и покрытое темными тучами небо скрывались за плотным серым занавесом горизонта, приоткрыть который пытались лучи восходящего солнца, похожего на мячик.

В бинокль мы наблюдали за тем, как наша пехота цепью поднималась по склонам холма.

– Они уже довольно далеко, и мы не сможем поддержать их огнем. Отправляйтесь к речке и найдите переправу, – сказал мне Скалигер.

Взяв с собой Бургхарда и Фербера, я отправился выполнять задание. Солнце уже стало припекать. Дома на боковой улице, спускавшейся к реке, стояли только по одну ее сторону. По ней навстречу нам проследовала колонна пожилых и измученных пленных русских солдат.

Наш батальон наступал на левом фланге соседнего полка, обеспечивая прикрытие с северного направления. Было ровно 4 часа утра, как и год назад, когда началась эта военная кампания. Мне вспомнился горящий Сокаль, покрытые золотом верхушки церквей и форсирующий по мосту реку [Западный] Буг Рейхенау. Вспомнилось, как тогда на дороге я встретил Бургхарда, служившего теперь в нашем взводе.

Спустившись к реке, мы увидели мост, который представлял собой груду бревен, наваленных друг на друга прямо по трясине. Речка же оказалась ручейком, ширина которого не превышала двух вытянутых рук. А вот болото, заканчивавшееся дамбой, было шириной метров в 30.

По разрушенному и недавно восстановленному мосту пытался переправиться взвод пехотных орудий соседей. Слышались команды, порой противоречившие друг другу, ругань, крики. Орудиям с грехом пополам удалось преодолеть препятствие, а вот грузовику пройти не удалось.

Это был не самый счастливый день для многих. Как только мы стали переправляться, нас обстреляли. Снарядом убило двух передних лошадей, и нам доставило немало труда вскарабкаться вверх по склону холма в укрытие.

– У тебя кровь идет! – воскликнул Бургхард, шедший рядом со мной. – Дай-ка я посмотрю!

С этими словами темноволосый уроженец Айхштетта[128], отличавшийся умом и сообразительностью, снял с меня гимнастерку и стал осматривать мою руку. Я, видимо, зазевался во всей этой суете на мосту, и железом от повозки мне вырвало немного мяса из предплечья. Рана была небольшая, размером с миндальный орех. Это был мне «подарок» в связи с годовщиной русского похода.

– С юбилеем тебя, – пошутил Бургхард, перебинтовывая мне руку.

На этом неприятности не кончились. Русские вновь захватили мост, и выбить их из болота никак не удавалось. Наша пехота залегла по ту сторону холма на склоне, подвергаясь обстрелу сверху с его гребня и снизу из долины.

Я с большими предосторожностями в обход вернулся в село. Скалигер с котенком на руках все еще был в том же доме, где мы дожидались рассвета.

– Необходимо очистить мост от русских! – приказал он, выслушав мой доклад.

Мы принялись стрелять по мосту из оставшегося орудия и посылали снаряд за снарядом до тех пор, пока оттуда не выбили всех русских.

Я спустился в подвал полуразрушенного дома, в котором был организован медицинский пункт, чтобы перевязать руку. Раньше здесь был большой погреб для хранения свеклы, картофеля, моркови и других овощей. Теперь же тут среди грязи и грунтовой воды на топчанах лежали около 30 окровавленных раненых. Молодой, весь в испарине врач с закатанными по локоть рукавами бегал от одного раненого к другому, делая уколы и меняя перевязки. Один солдат со стонами держался за живот, другой, без ноги, курил сигарету, а третий, с пулей, застрявшей в спине, то садился, то вскакивал, издавая нечеловеческие крики. Врач сделал мне укол и сменил повязку. Когда после перевязки я вышел на улицу, то был настолько бледным от пережитого, что проходящий мимо унтер-офицер предложил мне сигарету.

По возвращении Скалигер посмотрел на меня и задал всего один вопрос:

– Вы отправитесь в тыл или можете остаться?

Услышав, что я остаюсь, он улыбнулся и сказал:

– Вот и чудесно! Почитайте «Дон Кихота». Томик лежит на столе.

Томик оказался рекламным изданием с множеством фотографий полуобнаженных женщин, и, листая его, я через каждые две минуты прикладывался к горлышку подаренной мне Скалигером бутылки с тесненными золотом тремя звездами на белой этикетке.

– На тебя столбняк напал? – пошутил Скалигер.

С меня было достаточно. Вся эта пошлость, полуголые француженки в иллюстрированном журнальчике, огненный арманьяк, пульсирующая боль от раны, достававшая до кончиков ног, заставили меня распрощаться с командиром взвода и направиться к Эрхарду.

– Э, да ты никак пьяный? – завидев меня, удивился Эрхард.

В это время на улице послышались крики:

– Танки! Танки!

– Дежурный! Что там за танки? – гаркнул Эрхард, открывая дверь.

– Русские танки! – поступил ответ. – Они ползут по склону холма! Бедная пехота!

Наша артиллерия открыла ураганный огонь по склону холма. Снаряды со свистом пролетали у нас над головой, не давая танкам продвинуться вперед. Появились отдельные пехотинцы, все в тине и мокрые насквозь. Им пришлось продираться сквозь болото.

– Танки! – запыхавшись, твердили они. – Русские танки!

По нашей просьбе пехотинцы, озираясь и хватаясь за сердце, стали рассказывать о своих злоключениях.

– Зачем же по болоту было идти, простофили? Ладно, топайте дальше, а то вы мне всех людей с ума сведете! – не выдержал Эрхард.

Мы потеряли убитыми и ранеными половину батальона. Только в 4 часа пополудни с правого фланга наши нанесли удар и высвободили оставшихся из ловушки. Нам удалось поймать перепачканных в тине до кончиков ушей 12 лошадей, которым посчастливилось перебраться через болото. Я допил свой коньяк и затеял разговор с Бургхардом о его родных местах, о Айхштетте. Мне с лихвой хватило чтива «Сервантеса», пролистанного мной