Третье и четвёртое обстоятельства связаны с Малдустом и его тесной связью со звёздами, а также с местом, где отряд остановился на ночлег в последний день пути, когда Прекхард вёл их в неверном направлении.

Отряд разбил лагерь на вершине бархана, окружённого песчаными дюнами. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь лёгким дуновением спокойного ветра. Ночное небо было чистым и ясным, и яркие звёзды сияли на нём, создавая ощущение бесконечности и величия вселенной.

Звёзды казались такими близкими, что возникало чувство, будто можно протянуть руку и дотронуться до них. Они были разных цветов и размеров, каждая обладала своим неповторимым блеском. Некоторые мерцали, другие горели ровным светом, создавая уникальную картину ночного неба.

Ветер нежно касался лиц уставших путников, принося с собой прохладу и свежесть. Он играл с песком, создавая лёгкие вихри, которые танцевали в воздухе, словно живые существа. Песчаные дюны вокруг казались бескрайними, уходящими за горизонт. Они имели различные формы и размеры, каждая из них отличалась своей уникальной текстурой: некоторые были покрыты тонким слоем песка, который легко сдувался ветром, другие же были более устойчивыми, способными выдержать даже сильный порыв.

Малдуст, устроившись на вершине бархана, достал свою любимую трубку и закурил. Дым медленно поднимался вверх, создавая причудливые формы в свете звёзд. Старец закрыл глаза и сосредоточился, его руки начали двигаться в воздухе, словно рисуя невидимые линии. Вдруг из дыма начали появляться фигуры: сначала возникла тень самого Малдуста, затем Грома, Прекхарда и Володуса.

Фигуры выглядели настолько реалистично, что казалось, они действительно бродят по песчаным холмам. Их движения были медленными, словно во сне, плавными и грациозными. Малдуст продолжал формировать фигуры, добавляя всё новые детали: Гром поднимал руку, чтобы защитить глаза от яркого солнца, Прекхард натянул поводья, останавливая своего верблюда, а Володус, как всегда, выглядел скучающим и равнодушным, пока не затеял какую-нибудь проказу.

Волшебник взял горсть песка и швырнул её в образ Володуса, вызывая у себя раздражение. Когда дым рассеялся, Малдуст увидел, что вдали, в низине, лежит бедный верблюд со сломанной шеей. Он тяжело вздохнул и поднял глаза к небу. Что-то смутило его. Переведя взгляд на верблюда, он снова посмотрел на звёзды. Они, знакомые и родные, помогли ему сориентироваться с невероятной точностью, словно у него в руках был компас.

Малдуст верил, что всё это время они двигались на юг. Сопоставив положение мёртвого животного с расположением знакомых созвездий, его внезапно осенило. Резко вскочив, он с юношеской энергией бросился к отряду.

«Прекхард, вставай, негодяй!» — закричал он, подбегая к уже дремавшему Прекхарду. Волшебник хотел гневно поднять его, схватив за грудки, но сил не хватило. Более того, он не ожидал, что вес харадрим окажется столь значительным, и, потеряв равновесие, упал прямо на него. Быстро поднявшись, Малдуст пнул Прекхарда по бедру.

Южанин даже не понял, что его кто-то ударил, не открыв глаз, он перевернулся на бок и пробормотал: «Что такое? Отстань, отстань. Мы идём на юг, на юг идём.» Хотя сонное бормотание Прекхарда было трудно разобрать, смысл его слов Малдуст уловил.

«Какой юг? Что ты задумал, негодяй⁈ Я вижу по звёздам, что мы движемся строго на северо-запад!» — крик Малдуста разбудил остальных.

«Что ты там разорался, старый пердун? Утром сам свой калач закопаешь, только подальше от нас откинься!» — произнёс Володус.

«Заткнись, Володус! Этот харадрим ведёт нас непонятно куда!»

«На юг мы пойдём завтра! Мы сместились в эту сторону из-за удачного расположения холма. Оглянись вокруг — он самый высокий, а ночь сегодня безветренная. Насладись видом и ложись спать, завтра продолжим путь», — раздражённо сказал Прекхард, поднимаясь, но оставаясь в сидячем положении.

Возможно, от страха и осознания, что Малдуст тоже умеет ориентироваться, пусть и только по ночам, или же из-за очередной перемены мнения, Прекхард действительно вернул отряд на южное направление и более не сворачивал.

Кто знает, возможно, эти странные манёвры в конце концов помогли отряду разминуться со своими преследователями. Шани не могла бесконечно вести их всё дальше на восток. В какой-то момент, не выдержав раздражения от отсутствия результатов и нарастающих подозрений Малантура, он сорвался на Шани, обвинив в некомпетентности и в гибели отряда, который она вела. В порыве гнева он схватил её за горло.

Латная перчатка черного нуменорца, блестящая и холодная, безжалостно сжимала нежное женское горло. Металл, отражая солнечный свет, выглядел угрожающе, как символ власти и подавления, не оставляющий места для сомнений. Глаза Шани, полные страха и ярости, искрились противостоянием, в то время как её кожа, мягкая и чувствительная, уже начала покрываться ссадинами и кровоподтеками от грубого контакта с холодным металлом. Каждый вдох давался ей с трудом, а бледность её лица лишь подчеркивала контраст между её хрупкостью и жестокостью ситуации.

Лицо Малантура скрывало шлем, лишь его глаза излучали холодный гнев. Намерения его были ясны: он хотел наказать, запугать, но не убить. В этой жестокой игре власти он ощущал себя победителем, несмотря на то что каждый момент натягивал нить между жизнью и смертью. Стоило ему лишь не рассчитать свою силу, как хрупкая женская шея переломится, как тростинка.

«Клянусь… Я… Видела, как… они ушли… на восток,» — хриплый голос Шани еле-еле прорвался из её уст. Малантур ослабил хватку, позволяя ей продолжить. «Возможно, они заметили, как я следила за ними прежде, чем скрыться, и намеренно сбили меня с толку. Может, они снова свернули на юг, ищут что-то.» — её речь периодически прерывалась кашлем, и она жадно хватала ртом воздух.

«Это уже больше похоже на правду,» — снова стиснул горло Шани Маланур. «Я не знаю, какую игру ты ведёшь, наёмница, но не думай, что это всё сойдёт тебе с рук.»

Его рука вновь охватила горло Шани в латных перчатках с заострёнными пальцами, напоминающими когти хищной птицы. Хватка была жестокой, но контролируемой, словно он наслаждался игрой, в которой жизнь и смерть зависели от его капризов. Шани ощутила холодный металл на своей коже, когда черный нуменорец другой рукой медленно провёл острием указательного пальца от правой брови до щеки. Это движение было угрожающим и садистским. Лезвие его пальца оставило порез, который мгновенно начал кровоточить, капли алой крови разлетались по её лицу, контрастируя с её бледной кожей.

Глаз наёмницы остался целым, но в нём читалась вся глубина страха и гнева, как будто он стал единственным окном в её душу, отражая борьбу между желанием выжить и жаждой мести. В этот момент