Кабана Винтерса было решено зажарить на огромном вертеле. Довольные монахи споро взялись за дело и не скрывали своей радости. Видимо, кабанье мясо здесь подавали не так и часто. Ну и, конечно, наш Грегори сразу стал местным героем. Тут и там я слышала обрывки разговоров про награду Грона, и про то, что сегодня новенькому повезет. Меня же интересовало, где этот шартов плафон, и когда закончится этот бесконечный день. В конце концов, ночью можно было бы надеть кольцо невидимости и пройтись по тем местам, куда не смогли пробраться днем. Особенно меня интересовал главный храм.

После сытного обеда из кабанятины самое время было поспать и отдохнуть, но куда там. Винтерс и Ван снова отправились на стройку, а меня заставили собирать мелкие желтые яблоки с высокой яблони. Не в наклон, и то вперед.

Спасительный звук горна прозвучал по моим прикидкам спустя часа два. Часов нигде не было, так что приходилось ориентироваться по солнцу. Получалось не очень, но день явно клонился к вечеру. Я рассчитывала на ужин, но, как оказалось, вечером тут не едят, только пьют травяной чай. Как мне сказали, с закатом обычно проходила служба, а сегодня будет таинство посвящения, и мы в нем — главными участниками. Перед вечерней службой полагалось приводить себя в порядок, поэтому монахи со сменной одеждой потянулись в купальню, где, скинув портки и рубахи, поливали себя холодной водой, смывая грязь и пот. Вспомнив горячий душ дома, я, стиснув зубы, все же протерла объемные телеса ледяной водой, потому что воняло от меня после дня трудовых подвигов просто нещадно. В отличие от меня, Винтерс и Ван без единой эмоции опрокинули на себя пару ведер холоднющей воды, да еще и зацокали языками, мол, как хорошо-то. Явно пытаются не упасть в грязь лицом перед друг другом.

На монастырь опускались сумерки, звук горна возвестил о начале вечерней службы, и монахи потянулись в сторону главного храма. Переодевшись в чистую одежду и не забыв захватить камни, мы тоже присоединились к потоку мужчин. Меня даже охватило какое-то волнение, как будто посвящение для меня действительно было важно. Впрочем, так и есть. Если неведомый Грон не удовлетворится нашими скромными дарами за бешеные деньги, нас тут же выпрут из монастыря.

Несмотря на быстро опускавшуюся ночь, в главном храме было темно, в открытые ворота не лился свет. Я вообще с трудом понимала, куда иду, просто шла вместе с потоком мужчин. Мы зашли внутрь, прошли небольшой притвор и оказались в главном зале. Тут тоже с освещением было не очень, горела буквально пара свечей, и их света хватало лишь на то, чтобы понять, что мы находимся в довольно большом помещении. Преступив порог главного зала, часть монахов пошла направо вдоль стены, а часть налево. Не зная, как правильно, наша тройка пошла направо, двигаясь, буквально по стеночке. Я крутила головой, пытаясь разглядеть какие-то подробности, но не было видно ни зги. Единственное, в центре зала что-то поблескивало, отражая пламя редких свечей, но сколько я не напрягала глаза, так и не поняла, что там. Алтарь? Столб? Картина?

Двигаясь по кругу, мы, наконец, остановились и развернулись спиной к стене. Гомон тихих разговоров стих, все замерли, ожидая начала церемонии. Мое сердце тоже билось часто-часто. Да что такое! Это все темнота так влияет!

Внезапно, мое внимание привлек еще один огонек. Трепещущее пламя отражалось от белой рубахи и освещало лицо с аккуратной бородой. Настоятель со свечей в руке прошел от входа в центр зала и, остановившись примерно в середине, вытянул руку вперед, как будто хотел что-то зажечь. Миг, и мне показалось, что в помещении начался пожар. Заскакали по стенам желто-оранжевые всполохи, темнота схлынула, по всему залу разлился свет и пронесся дружный тихий вздох. Я на мгновение зажмурилась, а когда открыла глаза, невольно вздрогнула. Посреди зала возвышалась деревянная, искусно раскрашенная статуя коренастого мужчины в кольчуге около трех метров в высоту. Его правая рука держала занесенный молот, а левая была простерта в сторону ладонью вверх. Вьющиеся светлые волосы, забранные в хвост, окладистая борода и пышные усы были вырезаны так мастерски, что казались настоящими, а от грозного взгляда серых глаз, устремленных вперед, становилось не по себе. Но самым поразительным была кольчуга, сплошь из драгоценных камней. Мелкие и крупные, разных размеров, самоцветы были почти в каждом, филигранно выточенном колечке. Вся эта красота так ярко переливалась от вспыхнувшего света, что ее отблески доходили до самого купола, загадочно мерцая и переливаясь.

Я была настолько заворожена этим зрелищем, что не сразу обратила внимание на тычки в бок, и очнулась только когда кто-то чувствительно ущипнул меня за руку.

Дернувшись, я с яростью уставилась на Вана. Какого шарта он творит?!

— Плафон! — зашипел Командир мне в ухо, и, сделав большие глаза, перевел их куда-то в центр зала, в район пупка статуи Грона.

Ох ты ж, драный хвост гуара! Проследив за его взглядом, я заметила перед статуей постамент, на котором горела одна единственная свеча. И она была в центре плафона, перевернутого узкой частью вниз. Именно от этой свечи по всему немаленькому залу разливался свет, не хуже, чем от сотен электрических лампочек. Получается…

— Это очень мощный усилитель, — шепнул мне на ухо с другой стороны Винтерс.

— Это точно он?

— Определенно, — кивнул секретарь.

Нашу беседу прервал гулкий голос настоятеля:

— Братья! Сегодня мы собрались здесь, чтобы поприветствовать новых членов нашей обители, — начал отец Никола, глядя на всех сразу. — Возможно! — он поднял указательный палец вверх. — Новых членов нашей обители. Как мы все знаем, решение за нашим покровителем, Гроном Могучим. Так почтим же его славу!

И настоятель запел на незнакомом языке. Это не было заунывным, монотонным псалмом, эта песня была ритмичной, словно марш, она звала идти в бой, в поход, в лес, в драку, на охоту, неважно куда, главное, вперед, к приключениям. И тело отзывалось на этот ритм. Я сама не заметила, как начала постукивать ногой в такт песне и подхватывать в конце каждого куплета «Хэй-хо» вместе со