— Будет весело. Хотя я сомневаюсь в выборе ее цветового решения… Я-то представлял себе холодно-серые цвета плюс белый — в скандинавском стиле, а она, судя по всему, думает о лете в Сардинии. Похоже, буду жить, как во фруктовом салате!

Кейт наблюдала за Маркусом, как он возится с дверью в своей зеленой робе, и представляла его песочную шевелюру, забрызганную ярко-желтой и голубой красками. Когда он обратил на нее внимание, Кейт послала воздушный поцелуй. Никто из них пока не обмолвился и словом, когда они встретятся в следующий раз и встретятся ли вообще. Но сейчас Маркус был у нее в гостях, спокойно занимался мелким ремонтом и каждый вечер готовил ужин из двух блюд. И Кейт искренне сожалела, что через пару дней им предстоит разлететься в разные стороны: Маркусу домой в Сидней, а Кейт в Амстердам по музейным делам.

Когда Маркус только приехал, Кейт упомянула, что не собирается поступать в постдокторантуру в Гарварде, что ей хочется подольше побыть дома, поработать, забирать Эмму и устраивать ей объедаловку запретными блинчиками и обпиваловку молочными коктейлями.

— Ну, если ты собираешься пробыть в доме больше недели, то все эти скрипы, протечки и хлопающие ставни сведут тебя с ума. Позволь, я помогу.

Кейт позволила. А сама засела в своем кабинете, внося последние правки и снабжая дополнительными штрихами статью о сокровищах Чипсайда. И наконец отправила отредактированный вариант обрадованной Джейн.

Вскоре Джейн позвонили с несколькими комментариями, но не обошлось и без весьма прозрачного подначивания.

— Доктор Кирби — вы превзошли себя! А фотки от Маркуса… В верхнем эшелоне нескончаемый неистовый восторг.

Понизив голос, Джей заговорщицки добавила:

— Из вас двоих получилась отличная пара.

Кейт молчала, ошарашенная откровенностью редактора.

— Кейт?

— Да, я слушаю. Спасибо.

— Я серьезно, Кейт.

— До свидания, Джейн, — Кейт повесила трубку в полном недоумении.

С каких это пор ее можно было читать, как бульварную газету?

* * *

Маркус подошел к столу, за которым сидела Кейт и сортировала накопившуюся корреспонденцию по разным стопкам — чеки в одну, выставленные за месяц счета в другую. Маркус хотел обойти стол и задел плечом висящую на стене рамку для фотографий. Он тут же взялся ее поправлять, попутно удалив пыль рукавом.

В рамку была заключена купчая на первый пароход, приобретенный прабабушкой и прадедушкой. Пароход назвали «Эстер Роуз». Купчая была заверена печатью штата Массачусетс, внизу стояла дата и размашистая витиеватая подпись.

— Хм! — пробурчал Маркус, словно в чем-то усомнился.

— Что?

Он указал на дату, проставленную на купчей, — 1915 год.

— Просто показалось странным. Это было совсем не просто в то время, приобрести в лизинг пароход. В Европе бушевала война. Ты же говорила, что твоя прабабушка Эсси была из бедной семьи, а Нейл служил моряком на коммерческих судах, так? Как же твой прадедушка умудрился взять в лизинг пароход на жалование моряка всего через пару лет после прибытия в Бостон?

— Понятия не имею. Знаю только, что их компания довольно быстро поднялась на поставках для военно-морских верфей. Наверное, в те годы флотские контракты были прибыльными. Эта купчая всегда здесь висела, хотя со временем у них была уже целая судоходная компания. Но дома хранился только этот первый сертификат, даже после того, как «Эстер Роуз» списали перед началом Второй мировой.

— А мы можем посмотреть? — спросил Маркус, вытянув шею в сторону книжной полки. — Где их остальные вещи?

— Все записи, судовые журналы, бухгалтерские книги, расписание рейсов и карты — все семья пожертвовала Бостонскому обществу в Старый Капитолий. Кстати, я там работала над своим первым исследовательским проектом.

Кейт поднялась из-за стола, подошла к Маркусу и стала внимательно рассматривать купчую. Она была знакома ей так же хорошо, как и морщинки на лице прабабушки или плитки на крыльце дома. Сколько она себя помнила, она висела на этом месте, хотя, судя по рукаву Маркуса, с рамки очень давно никто не смахивал пыль. Кейт подумала, что обходиться с ней надо осторожно.

Бумага пожелтела, чернила выцвели. Рамка также выглядела потускневшей, структура дерева еле просматривалась. Кейт провела пальцем по краю рамки и вытерла собравшуюся пыль о джинсы. Она слегка отстранилась, и дневной свет упал на документ. В этот момент Кейт показалось, что за задней подкладкой в нижнем углу что-то просматривается.

— Посмотри, — указала она Маркусу на едва заметную тень.

— Там что-то есть, — ответил он.

Сняв рамку с крючка, Маркус понес ее к столу. Он положил рамку лицевой стороной вниз и отступил в сторону, чтобы Кейт могла подойти.

В это время Кейт уже достала из верхнего ящика стола свои белые перчатки для работы с архивными документами. Задник был прибит гвоздиками, чтобы их извлечь, Кейт воспользовалась скальпелем. Она работала медленно, старясь не повредить дерево. Сняв задник, она положила его на ковер рядом со столом. На бланке купчей лежал небольшой клочок бумаги, и на нем от руки было написано:

Товарный чек

25 февраля 1915 года.

— Ровно за месяц до оформления купчей, — прокомментировал Маркус и продолжил читать записку вслух. — Тысяча долларов за сапфиры, рубины и один бриллиант в два карата.

— Тысяча долларов! — Кейт отложила чек в сторону и перевернула рамку, чтобы посмотреть на лицевую сторону купчей.

— Ровно столько и на купчей, — отметил Маркус.

Они посмотрели друг на друга. Кейт от волнения закусила нижнюю губу. Но прежде, чем она успела что-то сказать, Маркус склонился над рамкой и указал на крошечный уголок бумаги, выглядывающий из углубления в рамочной рейке из орехового дерева.

— Кажется, здесь есть что-то еще. Видишь? Спрятано в раме.

Взяв пинцет, Кейт извлекла бумажную полоску. Это оказался еще один листок, сложенный в виде китайского веера и втиснутый в рамку. Похоже, кто-то старался держать его как можно дальше от посторонних глаз.

Кейт очень осторожно, изгиб за изгибом, развернула листок. К ее изумлению, этот документ не имел никакого отношения ни к купчей, ни к чеку. Это было письмо, датированное 25 ноября 1912 года.

Кейт повернула лампу на столе, чтобы прочитать чернильные строки, написанные явно детской рукой, — выдавали округлые гласные.

Маркус опередил ее и стал читать вслух:

— Дорогая Эсси, я сидела наверху на лестнице и все слышала…

Внимая словам из далекого прошлого, произносимые мягким голосом Маркуса, Кейт опустилась на диван, наблюдая, как эти слова собираются вокруг нее. Они, словно тонкие нити, сплетались в нечто подобное шали и согревали ее. Успокоившись, Кейт думала о стойкости и щедрости женщин семьи Мёрфи, которые оставались такими, несмотря на горечь и печали, выпавшие на их долю; о золотой пуговице с пропавшими драгоценными камнями, которую носит теперь Белла на цепочке, как кулон; о сапфировых сережках Эсси; о фотографии молодой женщины, стоящей со смешанным выражением гордости и печали у здания школы Святой Хильды в Оксфорде; о беременной девушке, пересекающей океан… И, конечно же, о собственном потерянном ребенке с прозрачной кожей и алыми губами.