если не ты, в конце-то концов? А налажал – со всеми бывает. Ты же живой. Не надо есть себя за ошибки, лучше подумай, как их использовать. Ты сможешь. Я верю.

Патриарх осторожно обнял Татьяну в ответ и прошептал:

– Спасибо вам. Мне было важно это услышать.

– Я не сказала ничего нового. Знаю, что в итоге будет хорошо, потому что именно ты сделаешь то самое «хорошо». Не раскисай. А ежели чего – я всегда тут и всегда в тебя верю.

– За это вам отдельное спасибо. Можно… побыть так еще немного?

– Сколько хочешь.

Его гладили, он чувствовал тепло ее тела, запах кофе и соли, как столетия проносятся перед глазами, как женщина, умолявшая его жить, несмотря ни на что, теперь мягко обнимает и принимает со всеми несовершенствами. Буря в душе улеглась, вернулась ясность рассудка, а с ним и понимание следующих шагов. Она права. Он все исправит, поскольку, кроме него, исправить некому. А когда исправит – встанет на колени перед ней, покается и поклянется служить. Хотя он и так будет. Он уже клялся. Он помнит. Помнит обещания, данные своей восхитительной жене. Кстати…

– Татьяна?

Она вздрогнула. Ну да, Богдан Иванович и сам практически никогда не обращался к ней по имени, его вина. Он продолжил, мягко обнимая идеальную женщину и чувствуя, что держит в руках величайшее сокровище:

– Может быть, перейдем на «ты»?

– После двадцати-то лет? Самое время.

– Это значит «да»?

Он ощутил, как его обняли чуть крепче, а вновь ставший мягким голос прошептал:

– Да, дурачок…

Глава 17. Споровое растение – от слова «спор»?

В жизненном цикле папоротника чередуются бесполое и половое поколения – спорофит и гаметофит. Преобладает фаза спорофита. На нижней части листа раскрывается спорангий, споры оседают на земле, прорастает спора, появляется заросток с гаметами, происходит оплодотворение, появляется молодое растение.

© «Википедия». Автор напоминает: справочный ресурс ни в коем случае не может расцениваться как истина в последней инстанции. К сожалению, Пандора на это лишь пожимает плечами

Покуда Богдан Иванович переживал свой личный катарсис, утро для некоторых обитателей интерната АСИМ началось с размышлений попроще. Гена, Катя и Ирина, завтракавшие в столовой, сидели молча, переваривая еще и разного толка мысли. Екатерина пыталась решить, нужно ли и вправду, как предложил вампиреныш, покинуть Дору пораньше, но вместо мало-мальски приемлемого итога постоянно скатывалась в размышлениях к медведице. По какой-то глубоко ускользавшей от Кати причине та старалась все время быть рядом с ней не только в Лесу, но и в обычном мире. К примеру, утро. Только Красношапко вышла из общежития – уже стоит рядом, у двери, и, кивнув, верным хвостиком спешит за ней к столовой, ни слова не говоря. Еду на завтрак выбирает такую же, прям точь-в-точь: сегодня для эксперимента Катя щедро жахнула горчицей на клубничный чизкейк, и Гена за ней повторила, не оставив сомнений. За стол садится исключительно рядом, в машине – тоже. Складывалось странное впечатление, будто Екатерина внезапно стала мамой-уткой. При этом спросишь о чем-то – в ответ либо гробовое испуганное молчание, либо короткая злобная фразочка с непременным паническим выражением лица. Понимать происходящее упорно не получалось, но где-то внутри шевелилось недоуменное предположение: мол, так медведица пытается подружиться. Возможно, привыкшая круглые сутки проводить со своим сувереном, Гена не представляла иных вариантов взаимодействий? А раз Ганбата теперь с Дорой, пытается найти ему замену? В принципе, если выбор стоял между погодкой и по совместительству будущей соседкой и взрослой библиотекаршей, вопросов, почему именно Катя, становилось меньше. Насколько девушка помнила – а историей Потапова она интересовалась почти на маниакальном уровне, – какое-то время его дочь пряталась с мамой, потом по нелепой случайности загремела в человеческий детский дом, откуда патриарх мужского прайда вампиров ее и забрал, передав на поруки сыну. То есть последние лет восемь (считай, всю сознательную половину жизни) Гена провела исключительно тет-а-тет с Ганбатой. Может, она теряется при такой прорве народу, потому и жмется по привычке к кому-то одному?

Красношапко скосила взгляд и вовремя успела перехватить руку Гены, собравшейся попробовать чизкейк с горчицей:

– Я баловалась, это несъедобно.

– А. Ок. – И смотрит огромными глазами, будто ей лично Ленин с броневика вещает.

Катя вздохнула:

– Насчет вчерашних слов твоего суверена… Я вот думаю, может, и вправду сегодня пораньше уйдем и тут поужинаем?

– Ну, особо раньше-то и не получится, – отозвалась с другой стороны стола Ирина, с аппетитом уминавшая очередные морепродукты. – Мы ж только около девяти сворачиваться начинаем, считай, в полдесятого у Пня…

– Ага, и до пол-одиннадцатого там за столом. Если сразу сюда пойдем, как минимум час Доре дадим.

– Не знаю, – пожала плечами библиотекарь. – Она ж все равно есть будет. В чем тогда разница?

Катя тоже задавалась этим вопросом:

– Хотя бы на час будет меньше нашего присутствия? С мыслями сможет собраться, наедине с собой побыть…

– Это с Ганбатой на подтанцовке? – удивилась Ира.

Да, звучало малореалистично.

– Но зачем-то же он это предложил?

– Он про других не думает, – буркнула Гена, и Катя с Ириной обменялись «Ты поняла, к чему это?» – «И я нет» взглядами.

– Может, конечно, я чего и не приметила, – осторожно начала библиотекарь, – но, по моему мнению, больше, чем о Пандоре, он только про Сайонджи трещит, и то смотря как замерять.

– А если это он лично хочет с ней без посторонних пообщаться? – с сомнением протянула Катя и сама же эту мысль отвергла: – Тоже странно, он и при нас все время с ней говорит без умолку…

– Знаешь что? – внезапно бодрым голосом выдала Ирина, размахивая королевской креветкой в кляре. – А не пофиг ли?

– То есть? – нахмурилась Екатерина.

– То есть он нас по-человечески попросил – ну, насколько уместно такое про вампира говорить. И важно ли, посекретничать, отоспаться ей дать или для чего иного? Согласись, вряд ли речь идет о чем-то плохом.

Тут Красношапко тоже сложно было поспорить.

– Так-то оно так, но подозрительно очень… – протянула она.

– Понимаю, – кивнула библиотекарь. – А знаешь, что еще подозрительно? В Лес каждый день тащиться, хотя тебе там страшно. Гореть, когда пишешь. Переодеваться через сальтуху назад – ничего личного, лишь наблюдение. Если размышлять подобным образом, все мы – чертовски подозрительные личности. Ну и не пофиг ли? Я не задаю вопросов, вы не задаете вопросов, так, может, и вместе мы их тоже задавать не будем?

Чтобы понять последнюю фразу, Кате пришлось прокрутить ее несколько раз в голове.

– А ты точно писатель? – с сомнением спросила та.

– Вот вообще ни разу, – хмыкнула Ирина. И, подумав, добавила: – Надеюсь, оно и к лучшему.

Схема вылазок в Лес оставалась неизменной. Появились на очередной полянке, услышали в небесах громкое «кар» – и вперед, к башне, в тусклом свете страхожоров обходя очередную глыбу льда с вмерзшим в нее местным хищником. Лес по-прежнему придерживался стратегии осторожного наблюдения, всем своим хвойно-лиственным видом демонстрируя невмешательство, чем, конечно, настораживал отдельно. Однако Дора, словно фура на МКАД, продолжала бесстрашно и совершенно спокойно переть вперед, и остальные ребята шли за ней. У башни – фейсконтроль черепов на частоколе, и можно заходить. Снова сделать шалашик, который обязательно надо «на всякий случай, вдруг мой знакомый заглянет» разобрать перед уходом, снова плюшки, бутерброды, пирожки от Пня с морсом из термоса или фуршет от скатерти-самобранки, снова яркий огонь Ирины, рассуждения Ганбаты о «Сладких небесах» и вопросы вроде «Блин, а как это нормально описать?» по его собственному гайду, снова Гена молчит и жмется к Кате… Если честно, немного начинало смахивать на работу, и такие ассоциации Пандору скорее удручали. Понятно, что иначе нельзя, но хотелось…

Тут девочка крепко задумалась. Если говорить начистоту, хотелось вернуть прошлое: маму, папу, скучные выходные за чтением или приставкой, перемежаемые внезапными странными движухами, когда от Доры требовалось только быть рядом и мониторить ситуацию. Еще хотелось нового: опять общаться с Димкой, как раньше, в детстве; проследить за отцом, а то мало ли, у него словно дар все шишки собирать; открыть хоть одну из тех дурацких книг, напиханных в ее шкаф опекуном, и под молочный коктейль окунуться в царство кринжа, параллельно обсуждая его с Катей. Правда, в последней картинке по углам упорно дорисовывалось еще несколько фигур. Вот они с подругой на мягком подоконнике, с томиками, смеются. Сбоку от Доры, в тени – Ганбата, с телефоном и наушниками, радостно рассказывает о чем-то своем, и это все равно весело. Со стороны Кати, на уголке, приютилась сверлящая волчьим взглядом Гена, между детьми с подносом, полным печенек и напитков, снует енот, а из-за двери внимательно изучает, не нужно ли чего, Александр Витольдович…

Лес был негостеприимным местом, и Пандора упрямо