и у меня падает сердце. Я вижу Сына Шести в характерной униформе. У него маленький приплюснутый нос, широко посаженные глаза и лицо, словно застывшее в постоянной ухмылке. Одного его присутствия было бы достаточно, чтобы я насторожилась до предела, но сейчас мое внимание привлекает не он, а тот, кого он держит.

Мальчик.

На вид ему одиннадцать или двенадцать – достаточно юный, чтобы считаться ребенком, несмотря на длинные руки и ноги. Он безвольно болтается в хватке воина, и я вижу, как с его губы капает кровь. Я застываю, заметив потертый серебристый браслет на его запястье. Конечно, я видела такой и раньше – у матери.

– Я еще раз тебя спрашиваю, – произносит воин. Голос его полон холодной угрозы. – Что ты здесь делаешь?

Мальчик злобно смотрит на него:

– Я же сказал, не твое дело.

Неудачный ответ. Едва слова срываются с его губ, воин достает из ножен кинжал-ханджари. Он подносит лезвие к самому глазу мальчика.

– Следи за словами, когда говоришь со мной, мальчик, – произносит он, – или вообще больше ничего не увидишь.

Остатки смелости оставляют мальчика, когда кинжал прокалывает его кожу и на ней появляется гранатово-красная капля крови, пугающе похожая на слезу.

– Ну что, – продолжает воин. – Что ты здесь делаешь? Это частная вечеринка. Дараджам здесь не рады.

– Я просто хотел поесть. – Мальчик говорит тихо, но в тишине его слова разносятся далеко. – Ничего больше.

Несколько зевак с отвращением морщатся, а воин прищуривается, так что его глаза превращаются в узкие щелки.

– То есть ты признаешься, что намеренно проник на территорию, защищенную законом ДАНЕВ, с намерением совершить кражу?

Мальчик сжимается.

– Я… я не думал про воровство. Я собирался подобрать остатки…

– Властью, данной мне Кухани, – с торжественностью в голосе произносит воин, – я объявляю тебя виновным в незаконном проникновении и воровстве и приговариваю тебя к наказанию десятью ударами плетью, которое будет исполнено единовременно и безотлагательно.

– Нет, пожалуйста.

Воин снимает с пояса плеть, и в глазах мальчика не остается никакой надежды. Оплетенный кожей металл сверкает в отсветах костра. Я отвожу взгляд, когда воин поднимает руку, но все равно не могу не слышать резкий хруст, когда плеть встречается с плотью.

Удар.

Я съеживаюсь.

Удар. Удар.

Мальчик кричит.

– Рашида?

Я вздрагиваю. Рядом стоит Ния, на ее лице – потрясение и ужас.

– Я вдруг вспомнила, что маме нужна помощь дома. Ты же пойдешь со мной, да? – Ее голос дрожит, в глазах блестят слезы. Она морщится, когда ночь разрывает еще один щелчок плети.

– Конечно, – отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, и встаю, делая вид, что разглаживаю подол платья. Ладони липкие от пота, а в горле пересохло. Запах матунды больше не кажется приятным, и меня от него просто мутит.

– Рашида! – Лесего тоже встает и встревоженно спрашивает: – Ты уже уходишь? – Он выглядит печальным, и я не знаю, радоваться ли, что мой уход его расстроил, или огорчаться, что он думает об этом, когда в нескольких метрах от нас избивают мальчика.

Я чувствую, как Ния берет меня под руку и тянет прочь. Я успеваю только сказать Лесего, что рада была с ним познакомиться, прежде чем она увлекает меня в толпу. Некоторые люди уже вернулись к напиткам и разговорам, а другие все еще наблюдают, как воин наказывает мальчика. Мы с Нией, не говоря ни слова, проходим мимо охранника на входе и скрываемся в ночи. Ее дыхание ускоряется, ее явно настигает паника, и мне не приходится спрашивать почему. Мы обе знаем, насколько близко прошла беда. Слишком близко. Этот мальчик – напоминание. Мы можем притворяться, но нас никогда не примут по-настоящему. Мы идем молча, пока костер не скрывается из виду, но еще долго мне слышатся удары плети.

Глава 17. Ичисонга

Сердце Коффи неистово колотилось в груди.

Каждый хриплый вдох сотрясал тело до костей, когда она старалась успеть за Амуном и Зайном, уже выбегающими из дверей Тернового замка. Оба спешили, а впереди она уже видела остальных дараджей, собравшихся в круг в северном саду. Там соорудили массивный костер, а рядом стоял Феду. Бездна ужаса разверзлась у Коффи внутри, когда она разглядела выражение его лица, его жутковатое спокойствие.

– Сюда, – сказал Зайн. Коффи позволила ему взять себя за руку и провести по кругу туда, где стояла Макена. Коффи увидела в ее глазах отражение собственной тревоги.

– Что происходит?

Макена покачала головой:

– Не знаю.

Она посмотрела на Коффи, Зайна и Амуна.

– Он ничего не говорит. Просто приказал всем прийти сюда.

Лицо Амуна исказило потрясение, губы Зайна дрогнули.

– Может, Феду знает? – еле слышно спросил он. – Про наш план?

– Ничего не понимаю, – прошептала Макена. – Никто ничего не говорил.

Коффи обвела взглядом стоящих в кругу дараджей. Их было достаточно, чтобы Феду не мог их подслушать, но она все равно была настороже. Она всматривалась, пытаясь разглядеть лица в толпе. Было непонятно, все ли пришли. Потом ее взгляд снова обратился на Феду. Он стоял идеально неподвижно, словно чего-то ожидая. Вдруг он откашлялся:

– Дети мои. – Он приветственно развел руками, словно открывая вечеринку. – Я собрал вас здесь этим вечером с горько-сладким чувством. – Он обратил взгляд к ночному небу; пламя костра подсвечивало его лицо, превращая в жутковатую скульптуру. – Такие ночи напоминают мне о том, как прекрасен Терновый замок, как он поистине уникален. В эпоху, когда в некоторых частях континента дараджей преследуют как собак, Терновый замок – это коммуна, безопасная гавань. Слова несовершенны, но, насколько мне известно, это самое близкое к идеалу воплощение утопии.

Коффи переглянулась с Макеной, а затем с Зайном – оба неотрывно смотрели на бога все с той же растерянностью и неуверенностью. В воздухе повис холодок. Как ни старалась, Коффи не могла стряхнуть с себя ощущение, что что-то не так, что вот-вот случится плохое. Она снова посмотрела на Феду. Тот склонил голову.

– Увы, – с печалью произнес он, – истинная утопия может оставаться таковой, только если все ее обитатели подчиняются правилам. – Он снова скрестил руки на груди, словно обдумывая дальнейшие слова. – Правил в Терновом замке немного, но они непреложны. И если их нарушают, мне приходится действовать.

Он посмотрел над головами стоящих в кругу дараджей и взмахнул рукой. Все одновременно повернули головы. В угасающем свете было сложно разглядеть наверняка, но Коффи показалось, что она увидела, как к толпе идут три человека – двое быстро, а тот, что между ними, намного медленнее. Ужас нарастал, а дыхание Коффи ускорялось, пока она, Зайн, Амун, Макена и остальные дараджи смотрели на трех человек, вступающих в круг света. Когда они наконец подошли достаточно близко, Коффи едва сдержала крик.

Между двумя мужчинами-дараджами из Ветви Купамбана стояла Зола. Ее обычно аккуратные черные дреды были растрепаны, желтая туника порвана, а нижняя губа распухла. Коффи с трудом ее узнала. От жизнерадостности,