От его слов у меня на глаза наворачивается что-то. Наверное, от выпитого вина размазывает… Или снежинка в глаз попала. Или просто я уже подмерзла сидеть, поэтому носом в салфетку шмыгаю.

— Насколько?

— Что?

— Насколько тебе нужен сын?

Не отрицаю. Глупости… Так глупо отрицать, когда они сильно похожи…

— На час-два? На день? На неделю поиграться? На две? А потом… Потом себе новую игрушку найдешь, и Алим останется один.

— Не останется. Клянусь, не останется, — Мирасов присаживается поближе. — Послушай!

— Осторожнее!

Но он уже присел задом на пакет с уткой, а она жирненькая, и Расул своим задом угодил прямо в застывший сок с жирком, растекшийся по пакету.

— Блин, я же сказала, что надо осторожнее, чего ты такой неуклюжий?!

— Здесь что?

— Утка, блин. Я ела утку.

— На улице?

— Выкинуть хотела. Жалко стало, поела немного. Что? — нервничаю, столкнувшись взглядом с глазами Мирасова.

Они полны удивления и какого-то смущения. Расул отводит взгляд первым.

— Ничего. Так что насчет сына, Саш?

— Ничего, Мирасов. Ничего насчет сына. Не верю я тебе, понял? С тобой, как на американских горках. Взлет и падение. Больно. Я уже на них каталась и не могу позволить тебе прихотью разбить сердце моему сыну! Тебе сегодня надо, до усрачки, до звездочек, а завтра… завтра пошла на хрен и храни ноги в тепле!

Мирасов скрипит зубами.

— Обвинения… справедливые, — говорит хрипло, голос корежит. — Но сейчас иначе все. И с сыном я так не поступлю.

— Нарисовался, отец-молодец. Когда все самое трудное и сложное позади, когда ночами не спишь, потому что у него зубки, а потом на энергетиках ебашишь работу. Когда не знаешь, от чего, блин, у него живот твердый. Когда тупо не можешь уснуть рядом с ним от страха, что не вывезешь это… Когда руки опускаются от его истерик и хочется по сладкой заднице надавать, а потом, блять, стыдно! Стыдно, что я за мать такая.

В голосе звенят слезы. Делаю паузу, отдышавшись.

В тишине неожиданно громко звучит:

— Полагаю, лучшая.

— Ой не звизди, Мирасов. Сейчас ты мягко стелешь, а потом мне спать жестко. Нет! Не хочу тебя отцом сыну, не заслужил. Не заслужил!

— Дай заслужу, — снова вгоняет тон в безэмоциональный, а самого трясет.

Трясет и глаза пустые, больные, но с огоньком дикой надежды.

— Хочешь, чтобы я тебя пожалела?! А ты…. ты меня пожалел? — обида вскипает. — Ты меня убил, Мирасов. Просто убил. У меня есть работа и сын. Больше нет ничего. Отщипнуть и от этого хочешь? Откусить побольше?

— Жалеть меня не надо, — гневается.

В голосе пробуждается рык.

Ощущение, что он задыхается, но полной грудью так и не дышит.

— Просто прошу о встречах с сыном. Можешь даже не говорить, что я ему не чужой человек.

— Чужой. Чужой, Мирасов.

— Дай шанс стать не чужим, — вцепился в меня.

Хуже клеща.

И почему я уйти не могу? Его взгляд как кнут, что обмотался вокруг моего горла.

— На тебя не претендую, — ставит точку. — С сыном познакомь.

— Вот как…

Даже не знаю, обидно мне или радостно.

Должно быть радостно, но что-то не наблюдаю я в себе радости.

— И что… шмара какая-то вокруг тебе увивается? Учти, грязь рядом со своим сыном не потерплю. Унюхаю, что от тебя гулянками и бабами воняет, нахрен пойдешь, сразу же!

Боже, неужели я соглашаюсь, а? Больная, что ли? Сумасшедшая? Вирус короны подхватила и сознание путается?

Что со мной?!

— Ааа… — кивает расслабленно. — За это можешь не переживать. Ни шлюх, ни гулянок.

— Ой, Мирасов! Ни шлюх, ни гулянок? — морщу нос и смеюсь. — Да кому ты звиздишь? Неделю, дай бой, продержишься, а потом все по звезде пойдет!

— Так когда я могу с ним остаться? — жадно смотрит в сторону Алима.

В конце концов, Расул пришел с миром, и это многого стоит. Но и не могу вот так сразу, поэтому я обрываю, ставя условия:

— Я не представлю тебя, как отца. Не оставлю с ним наедине. Буду сообщать иногда, когда появится возможность провести время вместе. Требовать ничего не смей. Услышу, как ты льешь ему про отцовство, нахрен идешь сразу же.

— Иногда — это когда? Как часто?

— Притормози, Мирасов. Рискуешь влететь в никогда!

— Мама, домой! — подбегает Алим.

— Пошли.

Я поднимаю пакет с уткой. Вкусная вышла. Не буду выкидывать. Иначе, какого лешего я с ней сутки парилась?

Чтобы собак бродячих кормить? Труды свои выбрасывать?

Вот еще.

Ни один хрен с горы не заслужил, чтобы я себя в ноль оценивала. Никому не нужно?

Значит, сама поем.

Блин, выходит кое-как. Расул жир размазал. Придется нести осторожно.

— Провожу, — поднимается Расул. — И можно у тебя переодеться?

— Переодеться?

— Да. Я сел на твой пакет. У меня все брюки в жиру и в маринаде.

«Пусти козла в огород!» — бьется в моей голове мысль.

Но уже согласилась, пусть переоденется где-нибудь скромно, мне не жалко! Чего я там не видела, как говорится.

Пофиг.

Но сердце постукивает неровно…

Глава 60

Александра

Поднимаемся на лифте, пространство кажется слишком тесным. Алим вертится, постоянно оглядывается на Расула, потом прячет лицо у меня в ногах.

— Мама. Там дядя… — бросает быстрый взгляд. — Смотрит.

Еще как смотрит! Глазеет!

— Мирасов, — шиплю с улыбкой. — Напор сбавь, сына пугаешь.

— Конечно, — соглашается мгновенно и смотрит на приборную панель.

Мне кажется, она сейчас закипит или взорвется от накала во взгляде мужчины.

Окидываю взглядом его профиль: на виске пульсирует вена, капелька пота стекает рядом с ухом.

— Тебе жарко? Температура? Ты не болеешь? Если болеешь…

— Я не простывший и не заразный, Саша.

— Надеюсь. Если сын завтра с соплями и температурой сляжет…

— Я понял.

Долго выуживаю ключи, вынимаю их из кармана, открываю дверь.

Все как во сне. Господи, что я творю. Переступаю порог, и немного шатает. Мирасов за моей спиной.

Приступ удушья.

Сердце как шальное, пульс мчится.

Спокойно, говорю себе, увещеваю, спокойнее!

Это всего лишь общение моего сына с биологическим родителем. На отца