Толкаю его, как обезумевшая моська, толкающая слона.

— Ты помнишь, — хрипит. — Все до последнего слова. Я тоже. Дай мне шанс.

— Ты проебал все шансы… Все, до единого, шансы… Все мертвое!

— Я жив! — оборачивается, дернув меня на себя. — Жив вопреки!

— Вопреки всем моим пожеланиям сдохнуть? Да, я заметила.

Я не хочу с ним ругаться, но он вынуждает, открывая свой грязный рот. Выгнать хочу, а он вцепился… блять… впаялся своими ногами в пол арендованной квартиры и сжигает своим взглядом.

Надо, наверное, просто Захарову позвонить и попросить об охране. Он важный шишка, даже в столице, организует умеючи.

Черт знает сколько еще мы бы ругались!

Если бы за моей спиной не раздался голос Алима:

— Мама, ты где? — и топот маленьких ножек.

Волна злости разбивается пеной о перекошенное лицо Расула. Я отпускаю его одежду и отступаю. Алим, выбежав в коридор, сначала находит взглядом меня, потом удивляется новому человеку и с азартом смотрит на акулу.

— Я здесь, Алим. Сейчас провожу… дядю. И мы снова поиграем.

Расул, не мигая, пялится на Алима. Даже не дышит, смотрит, как сын заинтересованно разглядывает игрушку.

— Привет, Алим… — сипит.

Мой мальчуган быстро убегает обратно и смотрит из-за угла. Он хочет эту игрушку… Безумно! Козел Мирасов откуда-то узнал. Или угадал. Сам дьявол играет на его стороне!

— Привет. Алим.

Расул снова повторяет эти слова, я толкаю его к выходу.

От Расула даже потрескивает, грудная клетка едва колышется, но энергия бешеная. Мои мурашки давно вцепились в мой затылок, приподнимая волоски, скользят по рукам так, что пальцы дрожат.

Мирасов спотыкается, внезапно обнаружив позади себя порог, хватается за косяк пальцами и выдыхает, наклонившись вперед.

— Саш. Мирно. Давай без войны? Поговорим. Я объясню… Саш. Давай мирно? Я могу…

— А я разучилась. Прощай!

И все же закрываю эту чертову дверь.

Все, прогнала… Боже, у меня нет сил!

Я будто обряд экзорцизма провела, скатываюсь по двери, мокрая от пота, меня трясет.

Внезапно я замечаю игрушку, оставленную этим исчадьем ада.

И она нравится моему сыну. Конечно, у нее несколько рядов зубов, как у настоящей акулы… Алим, вернувшись, трогает ладошкой страшную морду, гладит, улыбается.

— Можно?

И глазки такие просящие-просящие, полные восторга.

— Бери, мой хороший.

Сын хватает акулу, обняв счастливо, повизгивает от восторга…

У меня нет сил, чтобы подняться сразу, в голове засели слова Расула, его просьбы.

В пекло тебя. Не хочу мирно. Не будет мирно.

Нет у тебя прав на моего ребенка!

Ненавижу…

— Сунешься еще раз, будет тебе война.

Глава 57

Расул

Саша настроена решительно. Она всегда была боевой задирой, с характером и стержнем. Наверное, этим и зацепила, черт ее знает.

Сейчас в ее взгляде полыхает нечто такое — не знаю, на что решится, на какие меры пойдет.

Ощущение, что на самые крайние, чтобы лишить меня возможности с сыном увидеться.

Значит, надо действовать на опережение.

Времени мало. Время — зыбучий песок, и меня уже засосало.

Столько лет промелькнуло, но ощущение будто вчера, будто, сука, только вчера увидел ее с другим, едва не совершил непоправимое и говорил это все. Теперь жжет и язык, и глотку, жгло и тогда, но от бурлящей ненависти и боли, которую она мне причинила, сама того не зная.

Сейчас жжет от несправедливости. Пролистываю фотки Саши с Алимом: я был слеп.

Уверовав в то, что она под другого легла и ноги раздвинула, разуверился окончательно и перестал ее жизнью интересоваться. Как только мыслями несло и пальцы тянулись написать, чтобы за ней присматривали, бил себя по этим пальцам, чтобы больше не хотелось. Со всего размаху пальцами о край стола, и обязательно замазать впечатления другой бабой. Не блондинкой. Блондинок возненавидел до изжоги.

И, спрашивается, для чего старался отвести от Саши взгляд структур? Для чего с Дариной активно светился, чтобы за нее вцепились. За нее и вцепились, и прижали немного, по бизнесу у нее не все чисто было, укрывала часть доходов. Она и сразу же сливать начала. Вот стерва, а… Даже не попыталась брыкаться. Натренированная пизда еще не не означает наличие внутреннего стержня, а глубокая глотка с рабочим языком способна растрепать секреты. Но чего-то такого я от нее и ожидал.

Подставился маленько, на минимальный срок, чтобы отстали от Саши. Адвокат отстоял на условный срок. Получил два года условно, но с рядом жестких ограничений. Плюс пасли меня со всей строгостью, надеялись, что нарушу. Даже подставы мутили, козлы. Как их за это не презирать. Запрещенную, подпольную деятельность пришлось временно приостановить.

Кэп теперь был сам по себе. Я не совался вообще, знал, что следят крайне плотно. Могли в любое время дня и ночи налететь с жестким шмоном, перевернуть все и уйти, превратив жилище в хлам. Благо, я жил на небольшой квартире.

Сколько раз мразям в харю всечь хотелось или плюнуть, они же не стеснялись, шли на провокации. От ярости у меня перед глазами все заливало красным. Когда внутри сидит то, что выплеснуть не получается, как бы ни старался, любая провокация подобно спичке, поднесенной к канистре с бензином. От злости ничего не видел, все красной пеленой застилало.

Как удержался… Лишь чудом, наверное. Прокачал скилл терпения, сосредоточился на работе.

Забавно, что мне запретили посещать все бары, клубы, рестораны и увеселительные заведения, притом, что я сам был владельцем нескольких таких бизнесов. Так что вел деятельность на расстоянии, рьяно и упорно, амбициозно.

Раньше это была деятельность больше для отвода глаз, сейчас я взялся серьезно и основательно, обнаружив в этом интерес. А что еще оставалось делать, если даже спиртное под запретом — дважды в неделю приходилось сдавать тесты на употребление наркотиков и спиртного. Так и святошей стать недолго…

И я почти стал, а потом… в роль вступил фатум.

Через день после окончания испытательного срока меня сбили.

На том участке, где я всегда делал пробежку ранним утром.

Камер там нет.

Наезд был целенаправленный.

Я в наушниках, машина с выключенными фарами.

До сих пор помню стук, хруст тошнотворный и невыносимую тяжесть, когда сдавая назад, колеса по мне проехались.

И долгое-долгое ожидание, пока меня кто-нибудь заметит, мучительная агония перед вратами смерти, но даже сдохнуть у меня не получилось, но хотелось, это было бы справедливо, с учетом того, как я сам… Сам лишь в последний момент в прошлом