Грохнуло так, что окрестный лес отозвался многократным эхом. В воздухе заметались разбуженные птицы. Двор окутался вихрем слепящих, обжигающих розовых звезд. От вспышки на миг лишились зрения все, кто смотрел в сторону взрыва. Бьяры со стонами повалились в снег, зажимая ладонями глаза и уши. Однако хуже всего пришлось стражникам: они корчились на земле, их лица покрывались язвами в тех местах, куда попали жгучие искры. Кто-то пытался подняться, нашаривая выпавшее копье или меч на поясе… Анил добивал их из лука — одного за другим.

Не прошло и нескольких мгновений, как двор опустел. Стражники замертво лежали в снегу, бьяры сбежали. Хаста стоял и моргал, ожидая, когда погаснут плавающие перед глазами огненные пятна.

— Ты бы хоть предупредил, — раздался у него за спиной голос Анила.

— Всякий раз думаю, надо взять в дорогу что-то новое, — довольно сказал Хаста. — Но зачем, если и Гнев Исвархи прекрасно срабатывает!

— Ох уж эти ваши храмовые штучки…

Анил подошел к лежащему ничком Тугану и перевернул его. Тот пострадал от взрыва сильнее прочих стражей, однако был еще жив.

— Погоди, не надо, — остановил приятеля Хаста, видя, что тот вытащил нож.

Он склонился над оглушенным, обожженным десятником:

— Вам было велено взять ария живым. Кем велено? Скажи правду, и я помогу тебе.

— Провалитесь, колдуны проклятые, оборотни… — хрипел Туган, силясь приподняться.

— Ах, я оборотень? — оскалился Анил. — А ведь это ты пытался меня убить, не я тебя! Говори! Кто тебя послал?

— Кто-кто? Конечно, Зарни, — отозвался Хаста. — Где сейчас гусляр? Где его логово? Ну? Ты ведь знаешь?

Туган не отвечал. Он смотрел на Анила в таком ужасе, будто над ним и впрямь нависла распахнутая пасть ящера. Несколько раз судорожно глотнув воздух, десятник вдруг уронил голову и затих с остановившимся взглядом.

— Притворяется, что сомлел, — фыркнул Анил. — Видали мы таких…

— Нет, — хмуро ответил Хаста, приложив стражнику два пальца к шее. — Он умер.

— Умер?! Но… Я ему ничего не сделал!

— Он сам себя убил. Точнее, его убил Зарни. Приказал стражнику умереть, если попадет в плен, — и тот умер.

— А так бывает? — усомнился Анил, недоверчиво глядя на мертвого десятника.

— Угу. Я знал одного человека, который так мог… И даже не одного…

Множество образов в один миг промелькнуло в памяти Хасты. То, что ему рассказывали, и то, что он видел сам… Светоч, умевший убивать и взглядом, и словом…

«Эге, — подумал он, чувствуя воодушевление. — Да этот Зарни, похоже, из наших! Если он сам — не бывший жрец высокого посвящения, значит точно имел доступ к тайнам храма Исвархи!»

— Уходим, — встал он, — пока бьяры не пришли в себя и не вернулись.

— Какое! — отозвался Метта. — Убежали, сверкая пятками! Сидят, небось, по избам, трясутся…

— Ну и Хул с ними. Лошади не разбежались?

К счастью, стражники догадались привязать лошадей, и вскоре трое всадников исчезли в ночном лесу.

Глава 3

«Говори правду»

Ранней весной лес в Бьярме не так уж отличается от зимнего, а все же разница есть. Сугробы темнеют и сглаживаются, вокруг деревьев протаивают лунки. Снег оседает, становится рассыпчатый, льдистый. Торчащие из него ветви кажутся какими-то особенно черными и голыми. Еще немного — и настает время оттепелей, а затем и половодья. Снег, укрывший лес, начинает темнеть, становится пористым и рыхлым. То, что вчера казалось ровной белой полянкой, на самом деле долина ручья, а если совсем не повезет, то и болото. Наступишь в сугроб — и провалишься в воду по пояс…

— Говорил же, надо было взять сани и упряжного лося, — ворчал Метта, с трудом переставляя ноги.

Ему никто не ответил — Хаста и Анил тоже устали до смерти. Длинные, подбитые камусом лыжи казались втрое тяжелее, чем на самом деле, из-за налипшего на них снега. Обменяв коней на припасы в ближайшем кружале, трое путешественников снова надели лыжи и углубились в лес. Сейчас они шли по обочине санной дороги, ведущей к Замаровой пади. Хаста предпочел бы по целине, подальше от случайных глаз, — он все еще опасался погони. Но снег набух от воды, став почти непроходимым. По ночам все еще морозило, но когда солнце выходило из-за облаков, то било в лицо и грело вовсю. На дороге в полозновицах стояли лужи.

— А народ-то к Линте все ездит, — отметил Хаста, рассматривая следы. — Стало быть, жива и здорова и лечит, как раньше.

— Угу, — подтвердил Анил. — Совсем недавно проехали на лосях. А вот это что-то странное — будто лодку тащили…

— Это, верно, кережа бьярская, — предположил Хаста. — Их на севере больше любят, а в здешних краях я их не встречал…

— Кто-то едет навстречу! — перебил Метта.

Все трое замерли.

— Это не лошади, — произнес подросток, прислушиваясь. — Лоси.

— Двое верховых, — добавил Анил.

— Угу, едут от Линты… — пробормотал Хаста. — Так, Анил, спрячься вон в том овражке и не высовывайся!

— Зачем? Это ж просто бьяры.

— Хочешь, чтобы местные тоже устроили облавную охоту на змеелюда?

— А ты что будешь делать? — буркнул Анил, сворачивая к указанному овражку.

— А я — тетушка Хаста, мне не терпится поболтать с путниками.

Очень скоро на дороге показались двое всадников на лосях, с виду — обычные бьяры, с охотничьими луками за спиной. Ехали они не спеша, беседуя между собой. На Метту едва взглянули, но при виде рыжекосой женщины оживились.

— Ага! Баба! Вот ты-то нам и нужна!

— Я вам нужна, добрые люди? — опешила «тетушка Хаста». — Чем же это я вам, старая и убогая, пригожусь?

— Стряпать умеешь?

— Так-то да…

— Поехали с нами! У нас беда со стряпухой, готовить некому. А хозяин наш любит разносолы. Послал нас в ближайшую деревню, но Хул знает, где эта деревня… Ты же все равно к старой Линте шла?

— Ну да… У меня сыночек хромает…

— Перебьется. Бабка сейчас никого не лечит — умом тронулась, — объяснил один из всадников, — а готовить, стирать, прибирать избу некому! Полезай, тетка, на лося мне за спину! Парня, так и быть, сажай к товарищу…

— А вы, добрые люди, кто бабке Линте будете? — с подозрением спросил Хаста, не спеша отстегивать лыжи. — Родичи? Сынки?

Бьяры разразились хохотом.

— Гляди, боится! Небось за разбойников приняла!

— Мы живем у ведуньи Линты, — объяснил второй. — Ждем, пока она в себя придет… Залезай на лося, тетка, тебя не обидят. Может, еще и наградят. А если хорошо стряпаешь, наш хозяин тебя может на постоянную службу взять.

— Ему служить — великая честь! — подхватил первый.

«Хозяин» они произнесли с таким придыханием, будто это был сам Аршалай.