Шрифт:
Закладка:
Адвоусон:
– Откуда ему знать? Я сомневаюсь, что он читает уругвайскую прессу, а вы не раскрываете всей информации.
Председатель:
– Помолчите, майор! Простите! В каком-то смысле вы правы, как это не противно признать. Широкая огласка не способствует крепкому моральному духу, не так ли?
Хоуэлл:
– О чем это, черт побери, вы там говорите?
Адвоусон:
– О десятом антиповстанческом корпусе, как я полагаю.
Председатель:
– Увы, черт побери. Корпус не просто отошел, понеся в результате арьергардных боев значительные потери. Громкая история для газетчиков. Нет, он просто сбежал! Они там все заболели. Все, поголовно: температура под сорок, в горячечном бреду. Такого не было с Первой мировой! Понятно, это их извиняет. Но в результате все вооружение корпуса попало в руки «Тупамарос». В результате Тегусигальпу приходится снабжать по воздуху, и со дня на день мы должны будем провести эвакуацию правительства. А в каждом городе, в гетто, живут толпы темнокожих боевиков, поддерживающих «Тупамарос». Представляете, что будет, если мы не реабилитируем «нутрипон» до того, как станем распределять его дома? Нам скажут: вам мало африканских темнокожих, мало несчастных жителей Гондураса? Теперь вы хотите устроить геноцид среди афроамериканцев? Именно так и станут разворачиваться события, и мы должны любым способом предотвратить подобное их развитие.
Подземное движение
Лем Уолбридж начинал с пятисот акров, которые были оставлены ему отцом. Теперь же он владел тремя тысячами, и все они были отданы овощам: картофелю, бобам, салату, свекле, а еще немного кукурузе и подсолнечнику – для масла, без которого не обходятся такие деликатесы, как цуккини и скорцонера. Его хорошо знал человек из Совета по сельскому хозяйству штата, который приехал с ним.
– Никогда ничего подобного не видел! – в десятый раз повторил Лем, выскакивая из своего джипа на окраине свекольного поля. Дернув наугад одно из растений, он показал его корни, где кишели эти ужасные извивающиеся черви. – А вы?
Его спутник кивнул.
– Видел, – сказал он. – Несколько дней назад, на той стороне холмов.
– И что за уроды? Господи! Если это будет продолжаться, я разорен! Хорошо, если удастся собрать и вывезти хотя бы половину урожая! Но если я не остановлю этих вонючих гадов…
И он отбросил наполовину сгнившую свеклу с вялыми, потускневшими листьями.
– Покупали в этом году земляных червей?
Лем моргнул.
– Конечно, – сказал он. – Куда ж без этого. Нужно же следить за состоянием почвы.
– А сюда выпускали?
– Ну да! Порядка шестидесяти-семидесяти кварт, как обычно. Но у меня есть копия лицензии, товар одобрен.
– И вы купили их в магазине завода «Плодородие» в Сан-Клементе?
– Да. Я всегда все покупаю у них. Они раньше всех занялись этим бизнесом. У них и пчелы первосортные!
– Этого я и боялся, – покачал головой человек из Совета по сельскому хозяйству. – Их товар расходится по всей стране. Идет даже в Новую Англию.
– И какое это имеет отношение к тому, что здесь творится?
– Похоже, самое прямое.
У мертвого моря
Целый день дул едкий пронизывающий ветер.
Маска у Хью приказала долго жать – напрочь забилась, а у него не было семидесяти пяти центов, чтобы купить новую в автомате у дороги. Да и что толку? Качества они были ниже среднего, хватало их не больше чем на час. Вшивая жизнь. Вшивые маски.
Вшивые…
С отсутствующим видом он почесал промежность. Он более-менее привык к вшам. С другой стороны, избежать их было практически невозможно. От каждой горести под солнцем либо есть лекарство, либо его нет. Если лекарство есть, найди его, если лекарства нет – не обращай внимания и живи как живется.
Должно быть, в этом мире сегодня слишком много горестей, но нет ничего, что могло бы с ними справиться. Да и о каком солнце идет речь? Хью не видел солнца уже чертову пропасть времени.
Хотя было жарко. Прислонившись к стене, глядящей на океан, он попытался вспомнить, каким был этот пляж, когда он бегал здесь ребенком. Наверное, здесь было много хорошеньких девушек. И молодых мужчин, которые, пытаясь произвести на них впечатление, картинно напрягали свои мускулы. А теперь…
Вода была скорее похожа на нефть. Темно-серая, она едва шевелилась под легким бризом. Вдоль кромки пляжа по всей его длине тянулась полоса мусора, главным образом пластика. Над песком высился огромный постер: ПЛЯЖ ЗАКРЫТ. КУПАТЬСЯ ЗАПРЕЩЕНО.
Установили этот постер, вероятно, в прошлом году. В этом году обновлять его не имеет смысла – на подходе к воде в нос бьет едкая вонь. Только безумец полезет в такую воду!
И все-таки здорово побыть на берегу! С тех пор как он приехал в Калифорнию, все было очень плохо. Понос. Понос был у всех. У всех и каждого. Многие уже не могли ходить. В Беркли Хью видел людей, лежащих на газонах Телеграф-авеню. Они стонали и хныкали, седалища их джинсов были в коричневых пятнах, но никто не подходил, чтобы им помочь. В городе была бесплатная клиника, но она пользовала также тех, кто страдал от венерических болезней, и губернатор прикрыл ее под предлогом того, что она поощряет разврат.
Но, по крайней мере, если тебе уже больше шести месяцев отроду, от поноса ты не помрешь. Через пару недель после их приезда в Калифорнию Карл нашел для них работу – сколачивать дешевые гробы для малолеток. Это было кстати, поскольку деньги стремительно заканчивались.
Хотя иногда понос донимал так, что хотелось умереть.
И где теперь этот чертов Карл? Воздух был напоен горячим дыханием засухи; Карл отправился к киоску с напитками, взять кока-колы, и вот – завис. Наверняка кого-нибудь подцепил.
Их приютила девица по имени Китти, которая расстелила на полу своей квартиры с полудюжину матрасов, и ей было все равно, кто на них спит, в каком количестве и какого пола. К счастью, и она, и Карл избежали энтерита, а потому тем, что они зарабатывали, выпрашивали и подворовывали, они кормили
