– Да где-то в Кузнечной слободе, – Мила постаралась вложить в голос максимум беспечности. – Вы же видели, что этот пес все время шныряет мордой в землю. Так что, где именно он подобрал эту штуку, я не знаю. Но выплюнул он ее в машине у Савелия, и тот только сегодня ее нашел и мне отдал. Вот, думаю, наверное, надо хозяев поискать и отдать, вещь явно не из дешевых.

– А когда он нашел этот чехол? – Игорь все заметнее волновался.

– Кто? Савелий? Я же говорю, сегодня. – Мила старательно продолжала корчить из себя идиотку.

– Нет, Кактус.

– В прошлые выходные. Мы с тех пор в Кузнечной слободе не были.

– А с чего вы взяли, что Кактус подобрал его именно там?

– Да потому что я видела, что он чего-то тащит в зубах, просто не придала значения. Да и в городе я ж его не спускаю с поводка и бдительно слежу, чтобы он ничего не подбирал с земли. А что?

– Нет, ничего, – поспешно ответил Игорь и до конца прогулки больше не произнес ни слова. Лицо его было мрачно, и Мила заметила, что он думает о чем-то очень для себя неприятном.

Когда они сделали положенный круг и вернулись к погодинскому дому, Игорь тут же начал прощаться.

– До свидания, Камилла Александровна. Мне было приятно с вами работать. Но сейчас мне нужно ехать, я вспомнил, что у меня есть одно важное дело.

– Да, конечно. Вы же больше меня не охраняете, – легко согласилась Мила.

В темноте своего дома она спустила собаку с поводка, сняла ботинки и тихонько позвала:

– Ау, вы здесь?

– Здесь, – в коридоре материализовался Савелий. – Сидим с Михаилом Сергеевичем, не зажигая света, как и положено для конспирации.

– Свет я сейчас зажгу, – засмеялась Мила, прошла в комнату, задернула шторы и щелкнула выключателем. – Только к окнам не подходите. Я не знаю, с улицы видны тени или нет.

– Я, девочка, так-то профессионал, – чуть обиженно сказал Поташов. – Так что сидеть мы в твоей квартире будем тихо и незаметно.

– Михаил Сергеевич, а оружие у вас есть?

– Оружие мне не положено, я ж не оперативник. Кроме того, если бы я согласовывал операцию, то разрешение на нее ни за что бы не получил. Улики-то все косвенные. Так что будем справляться сами. Отчего-то мне кажется, что справимся. Да и эффект неожиданности поможет. Никто нас здесь увидеть не готов.

– Я вас пока покормлю, – предложила Мила. – Наготовила еды, чтобы руки занять. Только стол накрывать не буду, сами понимаете. Вы с тарелками идите в другую комнату, хорошо?

Часы показывали без двадцати восемь. Пока она гуляла, Савелий и Поташов проникли в дом, открыв дверь ключами, которые она им дала. Машина архитектора, по замыслу, стояла у гостиницы, на положенном месте, под камерами, а в номере, который Олег Васин выделил Гранатову, горел свет. Машину Поташов оставил за несколько кварталов, так что иллюзия того, что Мила Эрнандес совершенно одна в своем доме, была достоверной.

Без десяти восемь в дверь позвонили. Мила вздрогнула. По ее расчетам, прошло слишком мало времени, чтобы убийца, получив информацию о том, что чехол от ножа здесь, в доме, успел сюда добраться. Поташов застыл в дверях соседней комнаты, жестом указав, чтобы она открыла.

Кактус притащился вслед за Милой в прихожую, в ожидании новых гостей заинтересованно смотрел на дверь. Даже интересно, как он отреагирует, увидев человека, которого уже один раз хватал за икру. И во второй свой визит усыпил его каким-то лекарством.

Она глубоко вздохнула, отгоняя невесть откуда взявшийся страх, повернула ключ в замке, отворила дверь и застыла в недоумении. На крыльце стояла Оля Кедровская. Одна, без брата, с которым, казалось, была неразлучна.

– Добрый вечер, Камилла Александровна, можно зайти? – спросила девочка. Губы у нее дрожали. То ли замерзла, то ли волнуется.

– Оля, мне не очень удобно сейчас, – растерялась Мила. Присутствие в ее доме ребенка могло все осложнить. – Что-то случилось? Что-то с Антоном?

– Нет, с Тошей все в порядке. Он приезжал к нам, сказал, что благодаря вам его отпустили. Просто мне надо с вами поговорить. Пожалуйста, можно сейчас, я не хочу ждать до утра.

В конце концов, стоя на крыльце, они, возможно, срывали весь план. Все должно выглядеть естественно. Если неожиданно пришла ученица, то почему ей надо давать от ворот поворот? Да и вообще, минут двадцать в запасе должно быть. Мила посторонилась и впустила Олю в дом.

– Проходи, но у меня совсем мало времени.

Кактус встретил Олю индифферентно. Детей он не любил, это Мила уже давно заметила, но и негативных эмоций девочка у него не вызывала.

– Снимай ботинки и куртку, проходи в кухню. Вот сюда.

Оля вошла в кухню бочком, сгорбившись, присела к столу.

– Прости, что я не проявляю должного гостеприимства и не предлагаю тебе чаю, но мне правда некогда. Ты голодна?

– Нет, у нас есть продукты, и я приготовила гречку с тушенкой. Покормила Антона и Витю. И мама поела немного.

– Как она?

Вопрос был расплывчатым, но Оля поняла.

– Эти дни было лучше. У нее бывают периоды, когда она почти не пьет. Она знала, что Антон в тюрьме, и думала, что деньги неоткуда будет брать. Но сегодня напилась на радостях. Сейчас спит.

Она замолчала и с тоской уставилась в окно, за которым темнела приближающаяся весенняя ночь. Еще достаточно ранняя, заставляющая все больше мечтать о лете. В этом году сгущающаяся вокруг тьма была особенно густой и безнадежной, запрещающей даже мечтать о том, что лето и свет найдут дорогу, не затеряются в тумане горя, зла и безнадежности.

– Камилла Александровна, мы очень виноваты перед вами.

Услышав тихий голос девочки, Мила вынырнула из грустных дум.

– Виноваты?

– Да. Я и Витя. Я давно хотела признаться, но он меня отговаривал. Вы не подумайте, он тоже быстро понял, что мы поступили неправильно, просто считает, что сделанного не исправишь, а признаваться глупо. Но я так не думаю. После того как Антон сегодня рассказал, что вы его спасли и что вы хотите отдать нам свою часть найденного клада, я поняла, что больше не могу молчать. Это было подлостью с самого начала. И трусостью потом. А сейчас это уже редкостная мерзость – так себя вести.

Признаться, Мила ничего не понимала. Оля действительно переживала, это казалось очевидным. Щеки ее были бледны, но на них горели два ярко-алых неровных пятна. Девочка дрожала, как будто у нее поднялась температура, губы у нее были сухими, и она то и дело облизывала их. Господи, да