Шрифт:
Закладка:
Кажется, у герцога Алларэ нашлось свое поручение для каждого. Бернар Кадоль хранил исповедь монахини, Рене встречался с епископом Лонгином, Аэллас договаривался со всеми владетелями о том, кто и что будет делать, Кертор перетянул на свою сторону агайрцев и мерцев, которые сейчас буйно обсуждали свои планы этажом ниже... Кто занимался перепиской с Огандой и Тамером? Кажется, Фиор Ларэ: то-то он покраснел и спрятал глаза после слов Реми "я так надеялся, что вам-то объяснять не придется"... Замечательно, просто замечательно - все при деле, и один господин Гоэллон, как дурак, два дня был уверен, что Реми просто "рассчитывает на коронацию". Кажется, так же думал и Гильом? Наверняка так, а то не погиб бы Виктор, да и Сорен не рвался бы примерить поддельный венец.
Что за невозможный, нестерпимый, ужасный человек - герцог Алларэ!..
Заставить всех действовать по своему плану, показать каждому лишь кусочек мозаики, ввести всех и каждого в заблуждение, прикинуться недальновидным и наивным...
- Ну что, господа, у вас еще есть сомнения в моей дееспособности? - тихо и зло спросил Реми. Лицо опять залила нехорошая бледность, подчеркнутая алыми пятнами на скулах.
- У меня сейчас появятся, - тихо сказал Фиор; Саннио кивнул и посмотрел на него умоляющим взглядом.
Ларэ прошел к креслу Реми, наклонился и вежливо, но настойчиво заговорил. Герцог сперва гневно сдвинул брови, тряхнул головой, но королевский бастард продолжал говорить, едва слышным шепотом, и Алларэ сдался. Сорен выглянул наружу, вошли двое молчаливых слуг, подняли и унесли кресло.
- Простите, господа, это наши семейные традиции. И наш неповторимый герцог, - Рене развел руками, потом склонился в шутовском поклоне. - Я тоже не представлял себе и пятой части...
- Никто не представлял, - хором сказали Аэллас и Кадоль, остальные согласно кивнули.
Кертор вдруг расхохотался, запрокинул голову и запустил руки в волосы. Высокий, звонкий, немного нервный смех напоминал звон колокольчика. Он был настолько заразителен, что Саннио, борясь с хихиканьем, расслышал даже, как смеется Ларэ. Тихо, но вполне искренне. Накануне они проговорили не меньше получаса, и хотя более скрытного и замкнутого человека Гоэллону встречать еще не доводилось, он догадался о причине многих печалей королевского бастарда. С весны Ларэ потерял слишком многое и многих. Возлюбленную, подругу, отца; старший из полубратьев оказался маленьким чудовищем, а младший пропал без вести.
- Я утоплю Филипа в Сойе, когда он тут появится, - отсмеявшись, пообещал Кертор. - Если б не этот поганец, где бы я сейчас был?
- В фамильном склепе? - ехидно спросил Рене. Сон и разговор по душам определенно пошли ему на пользу: Саннио второй день видел его настоящим, живым, уверенным в себе...
- В родовом замке! Верите ли, если бы на осеннем празднике я не оказался рядом с герцогом Гоэллоном...
- Вы считаете, что оказались там случайно? - спросил Ларэ.
Кертор удивленно похлопал длинными темными ресницами, недоверчиво взглянул на Фиора, потом брови его медленно поползли вверх по лбу. Саннио с удовольствием наблюдал за тем, как до Флэля доходит суть сказанного. Вот ему кажется, что Ларэ просто пошутил, потом он что-то прикидывает - брови сдвигаются в тонкую прямую черту, - вот он, наконец, понимает, что слово "случайность" тут на редкость неуместно, и вновь запускает узкую ладонь в роскошную завитую шевелюру...
- Кертор, вы жалеете? - продолжил язвить Рене Алларэ.
- Если только о двух девятинах, проведенных рядом со Скорингом, - вздохнул Флэль.
- Да, вам не позавидуешь, - серьезно кивнул Кадоль. - Но могу поздравить. Меня вы обманули. Теперь я знаю, в чем было дело...
Смех, звон бокалов, шутки. Саннио это покоробило - совсем недавно погиб Виктор Аэллас, и, кажется, об этом все забыли. Даже Гильом, родной брат. Вернувшийся к подоконнику Фиор Ларэ тихим шепотом спросил: "В чем дело?", и Саннио так же едва слышно, только для него, ответил: "Веселье какое-то неуместное! Танцы на поминках...".
- Господин Гоэллон, вы несправедливы. Нам всем и страшно, и тягостно, а потому и нельзя грустить, - ответил Фиор, глядя в бокал, до краев наполненный темным густым вином, и протягивая юноше второй.
Саннио, озадаченный этим парадоксом, молча принял бокал и принялся в очередной раз разглядывать своих соратников. Вот Бертран Эвье, недавно вернувшийся с войны на севере, светловолосый, но смуглый, как огандец или керторец. Впрочем, единственный керторец - Флэль - как раз светлокожий и с пепельными волосами, только ресницы и брови темные. Бертран грызет зубочистку, раскачиваясь на стуле, Кертор стоит рядом, то и дело громко, выразительно вздыхая. Элегантный, изящный, в превосходно сидящей камизоле и узких облегающих штанах. Щеголь, но вовсе не пустышка. Бертран же - с виду обычный вояка, во время северной кампании именно он был правой рукой герцога Гоэллона; парадный мундир ему удобен и привычен.
Рене беседует с Бернаром, и трудно представить себе двух менее похожих людей. Высокий, гибкий, стройный Рене и широкоплечий основательный Кадоль. У Рене лицо выразительное, по нему слишком легко читать, а Бернар только иногда позволяет догадаться о своих мыслях: когда ему этого хочется. У Рене роскошный кафтан: шелк оттенка "зимняя хвоя", по нему шитье красным золотом; а Бернар в своем серо-черном платье мог бы затеряться среди небогатых купцов. Богатый плащ с серебряной вышивкой он оставил внизу вместе со шляпой.
Сорен Кесслер, неугомонное пламя, от которого, кажется, скоро останется лишь легкий пепел - бруленец не отходит от Реми ни на шаг со дня освобождения, и, кажется, вовсе забыл, что такое сон. Рядом - Гильом Аэллас; по сравнению с ним Сорен кажется еще более тонким и хрупким, похожим на свечу: белое прозрачное лицо, пламенные блики в волосах. Гильом, положив ему руку на плечо, что-то мягко, но настойчиво выговаривает, словно отец или заботливый дядюшка.
Господин Ларэ, стоящий напротив Саннио. Заметно неправильное, слишком тяжелое лицо, и это вызывает щемящую досаду: ему бы хоть чуть больше той красоты, которая досталась родичам по материнской линии; и на этом лице - невозможные, нечеловеческие
