— Концерт один раз можно и пропустить.

— Но я ведь подведу других.— Положив барабан на колени, Миоко неторопливо отвечала мужу своим низким, мелодичным, хотя и чуть монотонным голосом. Речь шла о музыкальном вечере у графини Эдзима, которая в дуэте с Миоко должна была играть на большом барабане «окава».— Графиня сама усердно готовится к выступлению и уже пригласила профессионалов-флейтистов. Удобно ли испортить ей всю затею?

— Да, это не годится,— растерянно согласился муж.

Граф Эдзима принадлежал к старинному аристократическому роду и был одним из заправил верхней палаты и Клуба пэров. Виконт Ато, у которого, как все знали, было кое-что в кармане, но ничего не было в голове, держался в этом клубе только благодаря покровительству графа. Естественно, он не мог поступить бестактно по отношению к графине.

— Да ведь мне граф тоже говорил об этом концерте!— словно только что вспомнив, продолжал Ато.— Он еще сказал, что там собирается быть и Затворник из Сомэи. Последнее время он совсем перестал показываться в обществе.

— Говорили, что он будет. Это такой редкий случай. Значит, тем более...

— Старый чудак просто помешан на театре. Ему бы надо родиться в семье комедиантов.

— Но ведь почтенный старик действительно блестящий артист, он ни одному профессионалу не уступит.

— Полноте, он просто старый хвастун!

Человек, о котором столь непочтительно отзывался сейчас виконт Ато, был старший брат графа Эдзима — Мунэмити. Лет десять назад Мунэмити передал брату титул и все права главы семьи и удалился на покой в свое поместье в Сомэи, которым их род владел с незапамятных времен. Ему было не больше шестидесяти лет. Особенно крепким здоровьем он не отличался, но ничем серьезным не болел; не был он ни уродом, ни калекой; однако в официальный брак так и не вступил. После того как он резко оборвал все свои прежние обширные связи, которые вынужден был поддерживать соответственно своему положению, и удалился в поместье, родные стали называть его «господин, удалившийся на покой», а чаще—«чудак из Сомэи». Было у него еще одно прозвище — «метр Эдзима», которого он удостоился за свое страстное увлечение классической трагедией Но. Он был блестящим знатоком этого театра; и в пении, и в танце, и в игре на ударных инструментах он достиг такого мастерского исполнения, какое не всегда удавалось даже многим профессиональным актерам. В этом заключалась теперь вся его жизнь. Это была единственная его страсть, на удовлетворение которой он не жалел никаких денег. После нашумевшего банкротства банка Дзюгогинко сильно пошатнулись финансовые дела многих японских аристократов.

В тяжелом положении оказалась и некая семья — родственники Эдзима. Мунэмити не постеснялся воспользоваться их бедой и недавно, уплатив немалые деньги, завладел их театральными костюмами и масками — фамильной драгоценностью, с которой им особенно жаль было расставаться. Это приобретение Мунэмити дало повод ко всяким пере-5 судам.

— Он не хвастает, а гордится — и не без оснований,— отозвалась виконтесса.— Он действительно собрал замечательную коллекцию костюмов. Я думаю как-нибудь попросить его, чтобы он разрешил мне их посмотреть. Надеюсь, он не откажет мне.

— Конечно нет, ты ведь одна из любимиц Затворника.

Миоко с увлечением начала рассказывать мужу о великолепных бархатных и парчовых нарядах, которые, по словам графини Эдзима, хранились в коллекции старика. Ато, облаченный в просторный утренний халат, сидел на плетеном соломенном стуле, стоявшем в широком, похожем на веранду коридоре. Повернувшись к окну, он смотрел в сад и, слушая виконтессу, что-то мычал в ответ. Коллекция костюмов весьма мало интересовала его. Он все время думал об обеде, который через день давал Инао.

На самом деле он не столько хотел, чтобы жена пошла с ним к Инао, сколько старался показать ей это. Ему доставлял удовольствие сам разговор о предстоящем обеде. Для него это было то же, что для влюбленного назвать или хотя бы лишний раз услышать имя своей любимой. Когда речь заходила о еде, его волчий аппетит разгорался, он мысленно смаковал те изумительные блюда, которые предстояло ему отведать, и при этом испытывал такое удовольствие, словно и в самом деле уже поглощал их. Поэтому он снова вернулся к разговору об обеде. Когда Миоко сказала, что, будь ей заранее известно об этом приглашении, может быть, все и удалось бы уладить, но сейчас уже поздно, он живо повернулся к ней и с каким-то восторгом сказал:

— Представь себе, ведь Ё только что вернулся из Китая! Какой же изумительный повар этот китаец! Просто маг. Ты его знаешь?

— Нет.

— Очень жаль. Да и вообще печально, что ты равнодушна к такому важному делу, как питание. Конечно, искусно играть на цудзуми — занятие интересное, но по существу это ведь не больше чем прихоть. А пища, кулинария жизненно необходимы. Какое бы внимание этому ни уделялось, оно никогда не может быть чрезмерным.— Ато говорил, явно упиваясь собственными словами, он широко улыбался и шевелил своими черными усиками. Он рассказывал о служившем у Инао старике поваре, который каждые три года ездил к себе на родину для совершенствования в своем искусстве.— Он-то и сам первоклассный мастер! Но, понимаешь, пока он живет в Японии, у него постепенно меняется вкус и китайские блюда получаются на японский лад. Вот он и ездит раз в три года на родину, чтобы освежить свои знания и еще кое-чему подучиться. Там он пять-шесть месяцев работает поваром в лучших ресторанах, а затем возвращается в Японию и заодно привозит с собой редчайшие приправы и специи.

Миоко знала о китайских обедах, которые часто устраивались в доме Инао и неизменно вызывали восхищение всех гостей. Но она всегда считала, что откровенно проявлять интерес к еде достойно только низших сословий. Чрезмерный аппетит супруга был ей омерзителен и шокировал ее, но она привыкла делать вид, что не замечает этого, так же как и других его противных привычек. И поэтому она пропускала мимо ушей не только рассказы Ато о самом пиршестве, но и о тех серьезных и важных разговорах, которые обычно велись за столом у Инао.

— Если бы  пришлось иметь дело с такими гостями, как ты, он бы, наверно, заплакал от огорчения,— комически вздыхая, проговорил Ато и откинулся на спинку стула.— У Инао обычно собираются члены нашего клуба— люди, которых ничем не удивишь. И представь себе, когда назначается китайский банкет, уже за неделю начинаются разговоры о предстоящем удовольствии.

— И на