говорю это в полном осознании, потому что не забываю ни слова из того, что Вы сказали. Знаю, что если бы я не убил в себе это чувство, я бы только страдал. Знаю, что такая долгая разлука не даст мне покоя. Знаю, что Вы сказали мне, что не можете любить меня. Знаю, что если бы я был на Вашем месте, я бы сделал то же самое. Знаю, что во мне нет ничего, что Вы могли бы полюбить или что было бы достойно Вашей любви. Всё это я знаю – но что мне от того? Я говорю о себе, я ничего не прошу, ни на что не надеюсь. Говорю, что люблю Вас, и все, обещаю больше не говорить Вам этого и в Ваших словах найду силы, необходимые, чтобы перестать об этом думать. Ваш образ всегда присутствует в моей памяти. Я всегда восхищался Вами, Вы знаете это, и сегодня, когда я знаю Вас больше, я люблю Вас полностью со всеми лучшими качествами и особенно с недостатками. Вы для меня идеальная женщина и я прощу Вам всё […] Нет, не хочу больше Вас беспокоить, хочу поговорить с Вами просто как с другом. Я знаю свое место. Это место Вы мне предоставляете?

Я хочу попросить Вас написать мне как можно скорее, благополучно ли Вы добрались в Петербург и довольны ли жильем. Это сложно? Пообещайте мне, что не будете ничего покупать в России во время Вашего пребывания. Это сложно? Не обещать писать мне – это легко! Пишите мне только тогда, когда Вам захочется или когда я Вам понадоблюсь. Не прошу Вас ни о чем другом. Нет – всё это глупо.

Все… в этот момент пришла Ваша телеграмма! Вот это и есть счастье. Не знаю, как Вас благодарить. Засну спокойным и счастливым. Нельзя иметь всё.

Вы говорите: «Спасибо за всё». Это я говорю Вам спасибо, моя дорогая, моя милая, моя хорошая подруга.

Если бы я мог еще раз, только один раз обнять тебя[381], прижать к своему сердцу, ты бы увидела, что я чувствую к тебе. Ты заставила меня возродиться, потому что я был как мертвец, уверяю тебя.

Наконец ты потеряла меня, но это ошибка, я это знаю. Со мной не очень легко, в этом был мой большой недостаток. Особенно для художника – легкость, это то, что нужно. А пока ты могла бы написать мне: «Ты этого хотел, Жорж Данден!»[382].

Да благословит Вас Бог, моя милая подруга, и больше не будем об этом. Я достаточно страдал, чтобы знать, что это такое, и больше не боюсь страданий. Готов всю свою жизнь страдать, чтобы провести с Вами еще два дня – простите меня за всё это и не вините меня, потому что я всего лишь несчастный, недостойный поцеловать и подошвы Ваших туфель. Еще раз спасибо за телеграмму. Алекс

* * *

[7.3.1891; Дрезден – Санкт-Петербург][383]

Дорогая мадам Дузе,

прошу Вас написать мне несколько слов сразу после Вашего первого выступления. Вы не поверите, как сильно я заинтересован вопросом Вашего дебюта. Если бы Вы мне телеграфировали двумя словами, было бы еще лучше.

Я надеюсь, что у Вас не возникло трудностей при пересечении границы и что Вы довольны своим петербургским жильем. Скажите мне, дождалось ли оно Вас или Вам пришлось искать новое? Представляю, какие трудности возникнут по приезде в Петербург!

Как Вам удалось добиться того, чтобы Вас понимали? Еще одна просьба, и очень серьезная. Не забудьте, дорогая подруга, проявить относительно полную неосведомленность в отношении нескромных вопросов, которые мои друзья могут задать Вам из чистого любопытства.

Только с княгиней Барятинской[384] Вы можете быть искренни и без ограничений, если представится случай побеседовать на сокровенные темы.

Не забывайте также, что ее дочь Мария[385] – одно из благороднейших созданий на земле – моя настоящая, чистая, хорошая подруга. Обязательно познакомьтесь с ней поближе. Ольга – намного моложе и во всех отношениях одна из самых одаренных и красивых (хотя и замкнутых) натур, которых только можно встретить[386].

Я говорю Вам всё это на всякий случай, потому что в России так гостеприимны, что не исключено, что Вы быстро заведете друзей и подруг.

И если Вы подтвердите мою признательность, то всегда будете чувствовать себя комфортно и в стране Ваших знакомых. Пишите мне по трем известным Вам инициалам.

Пишите все, что хотите, на адрес моей студии:

Dresden, Strehlenerstrasse, 55 IV

Ваши письма попадут только в мои руки. Если речь идет о чем-то очень серьезном, отправьте письмо с уведомлением. Сообщите мне за день до Вашего отъезда в Москву и не забывайте, дорогой, добрый друг, Вашего очень преданного Александра Волкова.

[P.S] Еще раз, потому что написано плохо: Strehlenerstrasse, 55 IV.

* * *

[10.3.1891; Дрезден – Санкт-Петербург]

Получил Вашу телеграмму, но на почте вместо четырех было только два письма – остальные еще придут, надеюсь!

Ваши письма как Библия, там можно найти все желаемые противоречия. Писать или не писать, решайте сами.

Я прекрасно понимаю эти чувства, поскольку испытываю их сам.

И всё же я пишу. Пишу письмо, которое Вы не захотите перечитывать, так как боитесь его.

Хочу держать в руках Вашу милую идеальную головку и целовать Ваш лоб – самый красивый лоб на земле (это не художественная оценка). Больше я себе ничего не позволяю… Буду говорить с Вами как старший друг, знающий, насколько велики могут быть страдания в сердце, которое может и умеет привязываться….

Смотрите суть дела сами. Теперь Вам нужно работать. Работайте с радостью, потому что нет реального повода для грусти.

Если Вы действительно думаете обо мне, Вы должны знать, что где-то на земле есть совершенно преданный друг, с которым Вы снова увидитесь в ближайшее время, потому что два месяца – это ничто, если есть работа, которая займет это время.

Нужно осознать, что эти два месяца пройдут очень быстро и что, конечно, для чисто материальной задачи, которую Вы ставите перед собой, лучше, чтобы Вы были одни и свободны для работы. Я всё знаю об этом. Ничто так не успокаивает, как уединение, когда вы делаете работу, которая должна быть сделана быстро и хорошо. Допустим, эти два месяца могут превратиться в два с половиной – это не изменит ничего из того, что я только что сказал.

Я тоже хочу работать. Теперь – если Ваше сердце не так занято или меняется в течение этого времени, не совершайте над ним никакого насилия. Вы свободны, Вы ничего не обещали. Вам нечего скрывать. Если Вам приятно сообщить мне что-либо –