Эхо дыхания разносилось по расщелине, и, словно в ответ, до них долетал треск и звон – это откалывались и падали вниз куски наста, клацала об утесы каменная крошка, сдвинутая слишком сильным порывом ветра. Спутники старались двигаться как можно тише, но даже молчание полнилось звуками до того оглушительно громкими, что казалось, вот-вот горы обрушатся на них в наказание за потревоженный покой. Под кожей морозом разливался ужас, стоило только представить, как они пытаются сбежать от стихии по узкой расщелине, где даже шагать скоро не получалось. Влас уже тысячу раз пожалел о том, что они не пошли поверху, но чутье вело его дальше, вперед, и он как мог сглатывал накатывавший волнами страх.

Вдруг где-то сверху раздался хруст. Мелькнула тень. Все трое остановились, задрали головы, задержали дыхание. Ничего. Только несколько комьев снега упали с гулким эхом.

– Далеко еще? – спросил Святослав.

– Я-то откуда знаю?! – шикнул Влас.

– Это уже не важно, – отметила Ольга, указывая наверх, где вереницей мелькали тени. – Нас будут ждать у выхода.

Интересно, сколько страху нужно натерпеться, чтоб перестать его испытывать? Чтоб нервное покалывание, разливающееся по коже, ощущалось не больше чем зуд, который пройдет, если немного потерпеть? Каждый по-своему задавался этим вопросом, и каждый отказывался искать ответ. Завязавшийся в животе тугой комок нервов не давал рассуждать. Мыслей хватало только на то, чтобы передвигать ноги, пробираясь вперед, и находить правильные вежливые слова.

Вскоре показался выход из расщелины. Солнце било лучами прямо в него, и чудилось, что за узким коридором в каменной породе нет ничего, кроме белого света. Но стоило троим спутникам выйти наружу и набрать полные легкие воздуха, зрение у них прояснилось. Они оказались в горной долине, и прямо у входа их взяли в полукруг три огромных волка.

Матерый, покрытый шрамами одноглазый волк шагнул вперед и, обнажив зубы, зарычал. Спутники подобрались и встали плечом к плечу. Святослав, недолго думая, положил ладонь на рукоять отцова кинжала, но волк только предупреждающе рыкнул. Свят убрал руку.

– Братцы, – попробовал ступить к ним Влас, но Ольга и Свят почти одновременно схватили его за шиворот и потянули назад. Им не понять было разлившегося у него в груди пьянящего тепла, ощущения, что он наконец-то там, где должен быть.

– Вы совсем ошалели? – зарычал Матерый. – Кто такие?

– Я Святослав, князь Дола, – выступил вперед Святослав. – Кощей похитил мою невесту, и, чтоб вернуть ее, должен я привести ему конька, какие только в ваших горах водятся.

– А эти?

– Это Влас, он из ваших. И Ольга…

– Я от Кощеева двора, мириться пришла за батюшку моего, – вклинилась девушка.

Матерый зашелся лающим кашлем.

– Всякого мои глаза навидаться успели, но такого… Чтоб из-за той стороны реки к нам пришел один из наших? Чтоб кто-то решил для Кощея доброе дело сделать? Ха-ха-ха! А ты… ах-ха-ха-ха! – он задержал взгляд на Святославе, но даже и слова выговорить не смог.

Князь нахмурился.

– Позвольте нам пройти дальше.

– Позволю-позволю, – закивал волк. – Поведем вас прямиком в шатер к нашей княгине. Она со смерти своего отца не смеялась, а тут уж обхохочется.

Остальные волки похихикали, поддерживая предводителя. Тот вернулся взглядом к Власу.

– Ну а ты, коль наш, мог бы и перекинуться. Кто ж тебе на слово поверит, кутенок?

– Да как скажешь, господин, – согласился юноша и тут же обернулся волком.

Глумление исчезло с морды Матерого.

– Ну и дела. Давайте за мной.

Величава была волчья княгиня. Высока, широка в плечах, чернява, в такие же черные меха облачена. С мечом наперевес вилась она вокруг деревянного чурбана, оттачивая удары так сноровисто, что только щепки в стороны летели. Правда, найти ее было непросто. В шатре, спрятанном в долине между скал, где вовсю царствовала весна, ее не оказалось. Не дали чужакам расположиться как гостям, повели дальше, в поселение. Часть жителей-двоедушников ходила в волчьем обличии, часть в людей перекинулась. Было тут все глазам Святослава и Власа знакомо. Народ таскал ведрами воду, бабы стирали, мужики дрова для костров кололи да шкуры звериные выделывали, чтоб старые шатры залатать. У окраины раздавался железный звон, туда-то их и повел Матерый. Там они и увидали женщину – ни дать ни взять гора в человеческом обличье. Даже не рассмотрев ее лица, захотелось склонить перед ней голову Ольге и Святославу. А Влас, лишь заприметив черные с серебром волосы, встал как вкопанный да язык вывалил. В нос ударил знакомый до боли запах, смесь молока и трав, в голове зажужжали мысли, словно назойливые шмели, что кормились на клевере у их дома.

– Княгиня Гордана, к тебе гости с Кощеева двора, – окликнул ее Матерый.

Обернулась Гордана, обожгла пришедших глазами цвета меда, но застыл ее взор на молодом волке. Испарилась суровость с загорелого лица, взметнулись вверх густые брови, и тонкие губы прошептали лишь одно:

– Влас?

Хотел ответить ей тот, но вырвался из груди только щенячий скулеж. И, позабыв даже человеком обернуться, бросился он к ней. Зарычали волки, замерло все поселение, Ольга метнулась вперед, но Святослав удержал ее, сам не ведая почему. Просто вытянул руку и схватил, не давая девушке затеряться среди волчьих спин и прижатых ушей. Вскинула ладонь Гордана, и одного этого жеста оказалось достаточно, чтоб все остановились, а женщина упала на колени, обхватила черную волчью шею и принялась целовать покрытый шерстью лоб, пока Влас потявкивал и хвостом вилял.

Застыл волчий народ, глядя на Гордану, продолжавшую чесать и целовать волка, словно никого вокруг них не было.

– Вот уж не думала, что ты в меня пойдешь, – всхлипнула Гордана, смаргивая слезы. Встала она, выпрямилась во весь рост и прокричала: – Мой сын нашел дорогу в родные края!

И зашлись волки радостным воем. Возликовали и те, кто был в людском обличье. И даже Святослав подхватил этот восторженный клич. Только Матерый подошел к нему да мотнул седой мордой.

– Вы ж это? Чего сразу-то не сказали?

– Да мы и не знали, – пожал плечами Святослав.

О матери Власовой он и правда знал мало. Друг говорил, что матери не стало, когда он совсем малым был, так что и не помнил ее даже. Тогда-то отец забрал его к княжьему двору и стал ремеслу обучать, а потом вместо себя конюхом оставил. После кончины княгини они со Святославом и сдружились, знакомое чувство потери позволяло не омрачать молчание в компании друг друга жалостью. Это-то юный князь и пересказал вкратце Ольге, пока их в сопровождении свиты Горданы вели в отдельный шатер. Влас все-таки обернулся человеком, но вел себя – щенок-щенком. Скакал вокруг княгини, чуть не приплясывал, все сравнивая величавую женщину с расплывчатыми пятнами своих воспоминаний. Общего у них было немного, разве что