не стал, сделалось только заметнее, как потрепала его жизнь. Сквозь редкие седые волосы просматривались розовые полосы шрамов, один глаз был подслеповат и постоянно щурился, а нос был сломан столько раз, что какая-нибудь ласточка, наевшаяся перебродивших ягод, могла принять его за свое гнездо.

Святослава и Ольгу усадили по правую руку от Власа. Не успели они устроиться и взглянуть на выставленные перед ними блюда, Гордана принялась потчевать их брагой и расспрашивать о жизни в Доле и при дворе Кощея. Немало расстроилась волчья княгиня, узнав, что старый князь скончался. И хмуро сдвинулись ее соболиные брови, когда рассказал Святослав о злодеяниях Даны, о нашествии мертвой воды и о жестокости, с какой та мучила бедную Милораду.

– Много мы слыхали об этой княгине-колдунье, – процедила Гордана. – Создала она Алую Топь колдовством, не на добро направленным. Хотя какое колдовство может быть добрым, если невинные кровь проливают? Но это было и остается одним из самых страшных ее злодеяний.

– Произошло что-то кроме появления Алой Топи? – догадался Святослав.

– Верно, – кивнула Гордана. – В тот день много нитей судьбы оборвалось. Много дыр появилось там, где жизнь со смертью соприкасаются, но не переплетаются. Не переплетались.

– Дана много говорила о том, чтобы жизнь со смертью поженить, но мы не знаем…

Свят замолчал под пронзительным взглядом янтарных глаз Горданы. Женщина предостерегающе улыбнулась. Мол, не сейчас, потом. Щедрой рукой плеснула еще браги князю и сидевшей рядом с ним Ольге. Рассмеялась, спрашивая:

– Ну, Ольга Разумная, Кощеева гордость! Долго будет тебя названый батюшка подле себя держать?

– Кажется, недолго, – улыбнулась та. – А ты хорошо его знаешь, княгиня?

– Знаю-знаю. И тебя видала краем глаза, пока ты еще ходить училась. Совсем кроха была, а он уж так от умиления и гордости трясся, что чуть кости не растерял. Мир мы тогда не заключили. Жаль, конечно. Но до чего ж ты славная была.

– Сосватать меня хочет, – вздохнула Ольга. – Но если мы свадьбу расстроим да правду расскажем, может, и передумает батюшка.

– Сосватать тебя ему будет трудно, – ухмыльнулась княгиня. – Столько он дел наворотил за жизнь свою бессмертную, стольких девиц до слез довел, но тебе такого не пожелает. А значит, будет к каждому жениху во сто крат строже, чем к себе.

Слушал Влас речи матери, а вместо вымоченного мяса собственные губы жевал. Может, дело было в браге, лившейся в горло, как в бездонную бочку. А может, просто тоска по родному теплу выродилась в жадность. А может, и все сразу, но почувствовал Влас, как назревает в его груди злость, обида. Он давил ее в себе, напоминая, как радовалась Гордана его прибытию, как целовала в щеки, как ерошила волосы, находя сходство то с собой, то с Микулой, как за руку таскала по волчьему поселению, знакомя со всеми. И так счастлива она была, что не успевал Влас и слова вставить в ее речи. Но тут что-то лопнуло у него внутри, тонкая струна самообладания надорвалась, наполняя голову оглушающим звоном. Влас вытянул шею, чтобы поймать ее взгляд, и спросил со всей серьезностью:

– Почему ты ушла тогда? Почему ни разу не навестила батюшку?

Всякая веселость исчезла с лица Горданы, как утренняя дымка. Засияла в янтаре застарелая боль.

– Умер мой батюшка, Серый Волк, я отправилась с ним проститься. Но, кроме меня, некому стало заботиться о стае. У нас были трудные времена.

– Почему ты ни разу не наведалась к нам? Даже весточки не прислала? Почему с собой не забрала?

– Я думала, так будет лучше. Что ты в отца уродишься, хутором заниматься станешь. Не хотела я для тебя волчьей доли.

– Он же любит тебя! – гаркнул Влас так, что все вокруг обернулись. Лицо его горело пунцовым, зубы скрежетали. – Как ты могла? И сидишь теперь, улыбаешься, словно так и должно быть.

– Влас, – попыталась окликнуть его Гордана, но Матерый нашел более действенный способ. Схватил со стола чарку воды да выплеснул на новоявленного княжича.

– Остынь, щенок, и впредь голоса на княгиню не повышай! – проскрипел он и вернулся к еде.

Гордана опустила глаза.

– Алая Топь, – прошелестел ее голос.

– Что?

– Как появилась Алая Топь, так все пошло вкривь да вкось. Все странным сделалось. А со временем только хуже. Чем дальше переплетались жизнь со смертью, тем труднее волкам стало выходить к людям и мертвецов забирать. Мы застряли тут, – она подняла глаза на Святослава. – Живые люди еще могут выйти, но вот двоедушники дальше середины пути не пройдут.

– А куда же деваются мертвецы тогда? Нечистью становятся? – заговорила Ольга, усмиряя сбившееся дыхание. Догадка вертелась на языке.

– Нечистью, – кивнула Гордана. – А всякий неупокоенный мертвец отправляется в царство Водяного. И будет там служить веки вечные.

– Но в мире же нет столько воды!

– О, он разольет моря, если только захочет, если только достаточно права у него на то станет, чтоб всем своим подданным кров дать.

Свят тряхнул Власа за плечо.

– Ты понимаешь? Это же Водяной нам про Дану рассказал. Что, если там не все было? Что, если?..

– Да можешь ты угомониться? – рыкнул Влас. – Все с Долом своим носишься, а на остальных плевать тебе! Задрал уже, хоть на час заткнись наконец!

И, не дожидаясь ответа, оборотень вскочил на ноги и бросился прочь. Его проводили полные осуждения взгляды, а Гордана потупила взор, скрывая плескавшиеся в янтарных глазах стыд и боль.

– С ним это часто бывает, – успокоил ее Святослав. – Скоро остынет и вернется.

Гордана закивала и подлила всем браги. Прикусив губу, она пробормотала как бы между прочим:

– А про Водяного-то действительно ничего не слышно последние лет пятьдесят.

– Батюшку Кощея предупредить надо будет, – подхватила Ольга.

Горько усмехнулась Гордана.

– Как ты печешься за него. Но тут ты права.

– Не так уж он и плох, – улыбнулась девушка, пытаясь скрыть сомнение в собственных словах.

– Может и так, любовь всякое прощает. Вот только, дорогая моя, прибереги свое сердце для любви бескорыстной…

– Настоящей, – усмехнулась Ольга.

– Она всякий раз настоящая. Просто у каждого своя.

Закатное солнце коснулось горизонта, залило его огненным заревом и поползло обратно наверх, будто продлевая и без того долгий день, лишь бы взглянуть, чем дело кончится. Глядел Святослав на это диво и поражался. Вот почему в Кощеевом дворце шторы такие тяжелые. Раз ночь в этих краях не наступает, приходится ее самим делать.

* * *

Задернула шторы Дана, улеглась на постель, потянула за цепочку, заводя кошку на лежанку, у изголовья поставленную. Охрипшая от мяуканья Милорада молча поплелась на место, и стоило ей улечься, блаженно выдохнула невеста. Тело молодое, в безвременье выросшее, чувствовало близость души вынутой, заживало с ней рядом, крепло. Уходила боль, затягивались язвы. И как Дана раньше не догадалась? Близко был день, когда солнце с луной в объятиях сольются, предчувствие ее не обманывало. Вот-вот можно будет перестать время тянуть. И