«Уборка дома» Хаскелла, которая наделила разностороннего Куинна значительным авторитетом, будет иметь большое значение для преодоления разрыва между армией и АРА в российском подразделении. И хотя ему не удалось изгнать дух Бахуса из миссии, он, по крайней мере, позволил Гуверу утешиться этой иллюзией. Беспокойство шефа о том, что личное поведение его сотрудников по оказанию помощи в России может вызвать у него большие неприятности в Соединенных Штатах, было вполне обоснованным. Американская сцена фактически стала благодатной почвой для скандала вокруг АРА.

ГЛАВА 7. «ТЫЛ»

Поскольку среди должностных лиц АРА по обе стороны Атлантики росло беспокойство по поводу тревожных разногласий внутри российского подразделения, Браун написал Билли Поланду в нью-йоркский офис: «Шеф назначил Хаскелла, который хорошо известен в Америке, вокруг него была создана большая шумиха, и мы ни в коем случае не можем допустить возникновения каких-либо трений или каких-либо действий, которые могли бы вызвать комментарии или скандал в отношении АРА в Америке».

Польше не нужно было ничего из этого сообщать. Со своего наблюдательного пункта на Бродвее, 42 он прекрасно понимал, что негативная огласка поведения американских работников гуманитарной помощи в Москве может легко перерасти в кошмар по связям с общественностью для АРА дома. Гувер и его миссии по пересмотру решений в прошлом подвергались изрядной общественной критике, но эта операция не была похожа ни на одну другую, потому что в ней были задействованы два громоотвода — Россия и большевизм.

В течение последних двух десятилетий девятнадцатого века, после более чем столетия сердечных, хотя и отдаленных российско-американских отношений, у американцев начало формироваться особое отвращение к царскому правительству, поскольку они познакомились с проявлениями его авторитарного характера. Доказательства прибыли к американским берегам в виде десятков тысяч российских евреев, которые бежали со своей родины, спасаясь от погромов после убийства царя Александра II в 1881 году. Официальные отношения соответственно ухудшились до такой степени, что в 1911 году США Конгресс в одностороннем порядке отменил свой торговый договор с Россией, заключенный в 1832 году?

Те американцы, которые хоть как-то задумывались над подобными вопросами, возлагали вину на деспотическую политическую систему России, а не на страдающие массы, которые это пережили. Это восприятие состояния России было, пожалуй, наиболее ярко сформулировано вскоре после падения дома Романовых в марте 1917 года, когда президент Вильсон сделал свои опрометчивые замечания о том, что демократический «естественный инстинкт» русского народа вот-вот проявит себя теперь, когда чужеродная автократия «сброшена»; что новая Россия будет «подходящим партнером лиги чести» в войне за «обеспечение безопасности мира для демократии». Такие ожидания, как бы широко они ни разделялись американской общественностью, были жестоко и совершенно разочарованы, поскольку политическая власть в России распалась, Восточный фронт рухнул, и большевики пришли к власти, подписав сепаратный мир с Германией.

Это было незадолго до того, как большевизм стал Невыразимой вещью для американцев, которые были шокированы сенсационными газетными статьями о национализации женщин и массовом внебрачном рождении детей, а также леденящими кровь рассказами о Красном терроре и варварствах Гражданской войны. Все это происходило там, но вскоре выяснилось, что американцы поверили, что столкнулись с призраком русского большевизма в своих собственных городах. Страх, который это вызвало, и чрезмерные действия правительства, которые это спровоцировало, дошли до нас как Красная паника 1919-20 годов.

Его прологом стали растущие промышленные волнения зимой 1918-19 годов, кульминацией которых стала всеобщая забастовка в Сиэтле в первую неделю февраля. Затем последовала серия публичных слушаний продолжительностью в месяц, проведенных в феврале-марте судебным подкомитетом Сената США по расследованию «большевистской пропаганды», которые на 1200 страницах опубликованных свидетельских показаний и других свидетельских показаний документируют душевное состояние официального Вашингтона, пытающегося разобраться в Красной угрозе. «Большевистский», «анархист», «радикал», «социалист», «коммунист», «красный» — ярлыки применялись беспорядочно пятью ничего не понимающими сенаторами и большинством из двух десятков свидетелей, некоторые из которых недавно покинули Красную Россию, которые свидетельствовали о природе большевистского зверя и угрозе, которую он представлял для «цивилизации» в Америке. Сенаторы задавались вопросом, могло ли это произойти здесь?

Паника как таковая началась с обнаружения так называемых первомайских бомб, всего тридцати шести, отправленных по почте из одного источника различным действующим и бывшим правительственным чиновникам. Дозвонились только двое: одно было доставлено в офис мэра Сиэтла, другое, единственное сработавшее устройство, прибыло в дом бывшего сенатора в Атланте, где его открыла горничная, потерявшая при взрыве обе руки. Впоследствии в местных почтовых отделениях были обнаружены еще тридцать четыре бомбы в посылках.

Первомай сам по себе был необычайно активным, поскольку массовые собрания, митинги и шествия привели к беспорядкам, когда участники шествия, поднявшие красный флаг, спровоцировали антирадикальное насилие. 2 июня было особенно насыщенным событиями. Поздно вечером анархисты устроили взрывы в общественных зданиях и частных домах федеральных судей, бизнесменов и политиков — наиболее впечатляюще в Вашингтоне, округ Колумбия, в резиденции генерального прокурора А. Митчелла Палмера, лидера антикрасного крестового похода. Спровоцированный таким образом генеральный прокурор начал так называемые «рейды Палмера» против подозреваемых радикалов. В Нью-Йорке законодательное собрание штата учредило комитет Ласка, который провел свои собственные антирадикальные расследования и организовал серию сенсационных рейдов, в первую очередь на советское бюро в Нью-Йорке.

В декабре 249 самых отъявленных радикалов, схваченных в ходе этих операций, включая «Красную королеву» Эмму Голдман, были препровождены в гавань Нью-Йорка и погружены на армейский транспортный корабль, получивший название «Советский ковчег», который отплыл в Ханго, Финляндия, откуда изгнанники могли отправиться на родину большевизма. Таким образом, самые американские гражданские свободы подверглись жесткой критике во имя «100-процентного американизма».

«История красной паники» Роберта К. Мюррея 1955 года имеет подзаголовок «Исследование национальной истерии, 1919-1920», который, похоже, был вдохновлен антикоммунистическим бредом, охватившим страну, когда он писал свою книгу. Поскольку, как понял Мюррей, по сравнению с событиями, связанными с неким сенатором от Висконсина, предыдущий эпизод имел второстепенное значение. В the Red Scare просто не было особого страха; и, как показывает Мюррей, в the red spectre в 1919 году не было особого смысла.

Выделяется одна нить преемственности. В 1919 году Палмер назначил Дж. Эдгара Гувера главой нового Отдела общей разведки Бюро расследований Министерства юстиции. Мюррей говорит нам, что Красная паника «создала» бюро, положив начало его эволюции в направлении ФБР современной эпохи. Следователь Гувер, в задачу которого входил сбор информации о деятельности радикалов в Америке, все еще был бы на месте в 1950-х годах, чтобы питать фантазии сенатора Маккарти, как он питал фантазии генерального прокурора Палмера.

Что касается другого Гувера, возглавлявшего крестовый поход против распространения большевизма в зарубежных странах, то он даже не попал в указатель в