не смогли уснуть до зари, поверяя тьме мириады секретов, больших и маленьких. Признаний столь значительных, что их нельзя было доверить больше ни одной живой душе; тривиальностей столь мелких, что ничья душа не проявила бы к ним интерес. И хотя ни к каким выводам Элиза и Маргарет не пришли, никаких решений не приняли, но к тому моменту, когда они закрыли глаза (бороться со сном стало уже невозможно), подругам придавала уверенности одна мысль: что бы ни принес им следующий день, они встретят его вместе.

– Ты говорила, что больше никогда не выйдешь замуж из чувства долга, – сонно произнесла Маргарет. – Но если ты по этой причине собираешься за Сомерсета…

– Я на самом деле люблю Сомерсета, – сказала Элиза. – А мои чувства к Мелвиллу… это нервы, и ничего более. Мимолетное увлечение.

– Как скажешь, – с сомнением откликнулась Маргарет.

– Это мимолетное увлечение, – настойчиво повторила Элиза и зевнула. – Честное слово.

Глава 23

Это не было мимолетным увлечением. Возможно, Элиза убедила бы себя, если бы ей удалось избегать общества Мелвилла дольше чем один день. Однако, словно для того, чтобы искупить свое недавнее отсутствие, Мелвилл в сопровождении Каролины нанес визит на следующее утро. Они весьма напористо выразили намерение прогуляться вместе с леди Сомерсет и мисс Бальфур по каретным мастерским Бата, чтобы Элиза купила собственный фаэтон. Будь у Элизы возможность подготовиться к этому визиту, вероятно, ей было бы проще вести себя в обществе Мелвилла как обычно, но теперь она не могла даже взглянуть на него, не залившись краской. Во время этого краткого визита она вспыхивала так часто и так густо, что Мелвилл поинтересовался, не перегрелась ли она ненароком на солнце.

– Сейчас март! – негодующе возразила Элиза.

– Верно, – согласился Мелвилл, – но он, очевидно, влияет не на всех.

Тогда Элиза поручила Маргарет действовать от ее имени и таким образом спасла себя от чрезмерно красных щек. К тому же кузина лучше разбиралась в том, что связано с лошадьми.

«Ты обручена с Сомерсетом, – твердила себе Элиза. – Ты обручена с Сомерсетом».

Она не сказала Мелвиллу, что портрет готов (оставалось только дождаться, когда холст подсохнет), но достаточно было одного взгляда на виноватое лицо подруги после ее возвращения с прогулки, чтобы догадаться – Маргарет проболталась. Следовательно, Элиза с мрачной решимостью приготовилась к визиту Мелвилла на следующее утро. Его общество не лишит ее самообладания.

– Доброе утро! – воскликнула она, стараясь придать голосу жизнерадостные, солнечные нотки, когда Мелвилл вошел в салон. – Чудесная погода сегодня!

Мелвилл перевел взгляд на окно, где о стекло разбивались капли дождя.

– О да, бесподобная, – согласился гость. – Где он?

Мелвилл слегка покачивался на пятках от волнения. Элиза нашла это очаровательным, хотя и запрещала себе так думать.

– Здесь, – ответила она, показывая на мольберт, обернутый белой тканью.

– Он мертв? – поинтересовался Мелвилл, шутливо вскинув брови. – Или всего-навсего спит?

– Я просто прикрыла, чтобы никто не увидел, – объяснила Элиза.

– А я-то думал, весь смысл в том, чтобы его показывать.

– Хорошо, – сдалась Элиза. – Вы правы. Тогда я вам его покажу… я вам его покажу… Сейчас…

Она потянула время еще немного, собралась с силами и стянула ткань.

Элиза тотчас повернулась к Мелвиллу, стремясь поймать на его лице первый, непроизвольный отклик. Но сделала это недостаточно быстро, ибо даже за такой краткий миг он успел стереть с лица всяческое выражение, как поступал только в тех случаях, когда хотел скрыть свои мысли. Изменение было практически неуловимым, и Элиза не заметила бы его, если бы за долгий месяц не изучила свою модель в малейших подробностях. Что он пытается спрятать?

– Мелвилл? – неуверенно спросила она. – Вам не нравится?

Он вздрогнул и торопливо сказал:

– Само совершенство! Лучше, чем… лучше, чем я мог надеяться.

Он взглянул на Элизу, потом на картину, потом снова на Элизу. У нее повлажнели ладони. Почему он так странно себя ведет? Неужели он?.. Мог ли Мелвилл, глядя на портрет, открыть для себя то же, что открыла Элиза?

– Если объект столь хорош собой, разве могло получиться что-то иное? – сказал Мелвилл, и висевшее в воздухе недоумение мгновенно рассеялось.

– Я рада, что портрет заслужил ваше одобрение, – сказала Элиза. – Теперь мы можем отправить его на выставку. Срок сдачи стремительно приближается, и я не хотела бы опоздать, если вдруг случится задержка в пути.

– Согласен, – откликнулся Мелвилл. – Я пришлю за ним завтра.

Они договорились, что Мелвилл вставит картину в раму и отправит на выставку от лица анонимного портретиста, чтобы скрыть авторство Элизы. Ответное письмо с принятием или отказом придет к нему.

– Не могу поверить, что портрет закончен, – тихо произнесла Элиза.

На нее внезапно снизошло понимание глубочайшей значимости этого момента. Раньше, бесконечно взволнованная своей догадкой, она не задумывалась ни о чем другом.

– Спасибо, что предложили мне эту работу, – подняла она глаза на Мелвилла и призналась: – Сначала я испугалась, что вы лишились рассудка. Но теперь рада, что согласилась.

– Я тоже очень рад, – просто сказал граф.

Он вытянул руку. Элиза замешкалась, решив в мимолетном приступе безумия, что он снова приглашает ее на танец, но потом вложила свою ладонь в его. Мелвилл поднял их руки и прикоснулся поцелуем к костяшкам ее пальцев, не отводя взгляда от ее глаз, – и на мгновение, короткое сияющее мгновение, Элиза почти забыла, почему не может его любить.

Но потом вспомнила. И выдернула руку.

– Желаю вам хорошего дня, милорд, – произнесла она дрогнувшим голосом.

Это невозможно. Просто невозможно.

Мелвилл попрощался с ней сухим – почти сконфуженным – кивком и ушел.

* * *

Гросвенор-сквер

30 марта 1819 г.

Элиза,

эта записка будет очень короткой, я могу лишь принести извинения за подобное немногословие. Я прибыл в Лондон, где светский сезон в самом разгаре, как и приготовления к балу в честь Энни. Можете представить, какой переполох устроила Августа, и все это отнимает у меня гораздо больше времени, чем я предполагал.

Лишь пара слов по поводу канав. Мистер Пенни написал мне, что в Чепстоу существует опасность затопления, поэтому я распорядился прокопать канавы и на Ваших землях. Поскольку вскоре мы объединим наши поместья, уверен, Вы не станете возражать против такого перехода границ. В конце концов, подобные ситуации требуют быстрых действий.

Я проведу здесь еще семь дней, а затем вернусь к Вам. Считаю часы до нашей встречи!

Ваш Сомерсет.

* * *

Кэмден-плейс

2 апреля 1819 г.

Мистер Пенни,

судя по Вашей недавней переписке