людей, которые обсирали меня за спиной. Блядь, я смотрел в глазок своей квартиры и видел ЦРУ, инопланетян и Джона Эдгара Гувера в женском платье (ТВОЮ-ТО МАТЬ, ОНИ ТАМ!), и они правда говорили обо мне. Я купил в Японии несколько беспроводных подслушивающих устройств с передатчиками и голосовыми микрофонами. Я специально разбросал их повсюду и вскоре слушал, как они говорят о том, как она кричала прошлой ночью (а не я в Milk Cow Blues). Команда называла их «Токийскими пауками»; они находили их повсюду – обычно у меня не получалось их прятать. Я думал, что у меня паранойя, раз считал, что они говорят обо мне. Только представьте, как паранойя увеличилась, когда я услышал эту историю. Ну, это скорее какая-то байка, потому что я ничего не подбрасывал! И единственный раз, когда я видел Токийского паука, она выдувала шары для пинг-понга из своей вагины в стрип-клубе.

Как же круто были описаны наш жизни в строчках Bright Light Fright…

Livin’ on Gucci wearing Yves St. Laurent

Barely stay on ’cause I’m so fucking gaunt

Живу в Гуччи, ношу Ив Сен-Лоран

Едва стою на ногах, потому что так изможден

Лучшие слова, которые когда-либо написал Джо Перри. Это правда, это интересно и это описывало нас как нельзя лучше.

Нам тяжело давалось написание Draw the Line из-за всех этих гор наркоты, на которые мы взбирались с рюкзаками, набитыми сильнодействующими препаратами. И когда это стало важнее музыки, тогда-то и надо было подвести черту. Я глотал по четыре-пять таблеток в день, а Дэвид Йохансен привозил для Джо мексиканскую черную смолу. Тогда были все за одного, один за всех… и я за себя. Все просыпались в разное время. Нас просили приходить в студию к полудню, но мы приползали только к семи-восьми вечера. Иногда я приходил намного позже. Я мог появляться в пять утра, чтобы записываться, а Джо как раз тогда уходил. Наша команда работала по двое, и кому-то всегда приходилось брать ночные смены. Тогда я записал свой лучший вокал с Джеком. Мне не было никакого смысла туда приходить, пока там записывался Джо. И он все равно не хотел записываться, пока я не закончу с вокалом. И мою хрень называли ЛСД! Опять Латентный сольный даунизм? Джо знал, что я буду неделями писать слова и записывать вокал, и все это время пропадал в Элиссе.

А я? Я тоже играл в Гудини. Я пропадал в будуаре моего Белы Лугоши, как Борис Карлофф и невеста Франкенштейна. И я не появлялся, пока за мной не приходила злая толпа с вилами и горящими факелами. Только спустя десять лет я понял, что это были Брэд, Том и Джоуи. Текли дни, никто не записывался и даже не играл. Я привык писать риффы, но теперь даже риффы закончились.

Мы пытались написать альбом Draw the Line, который начали в Сенакле, и одновременно кататься по турам. Это заняло полгода и обошлось в полмиллиона долларов. Мы ездили в лондонскую AIR Studios и записывались там, а потом ехали в Германию и давали концерт. Команда всю ночь ехала на запись в какую-нибудь другую студию, а мы появлялись напрочь убитые в предрассветные сонные часы. «Быстрее и подождите», – что-то вроде того.

Все большие черви Большого Яблока[9] выползали, чтобы помочь нам Подвести черту… от Джонни Сандерса до Джона Белуши и Джона Леннона. Однажды ночью в поисках чего-нибудь серьезного мы с Белуши отправились на поиски золота после двенадцатичасовой записи. Мы были так одержимы дурью в тот вечер, что, когда таксист спросил Белуши: «Вам куда?», он ответил просто (и громко): «За кокаином!» Я сел с ним в такси, и водитель такой: «Эй, а ты случайно не…» Белуши был ужасно известен после роли самурая в «Субботним вечером в прямом эфире». Но тогда мы хотели лишь вырезать дорожки этим мечом.

Негатив и драма высосали творчество из мозга моих костей. Я скатился, и Джек это знал. То, что не могут исправить наркотики, может смена обстановки. «Приезжай ко мне домой, и мы вместе закончим альбом». Даже это было сродни чувству, когда тебе вырывают зубы… а у тебя их нет. Когда ты так накидываешься, то вдохновение может быть похоже на прогулку посреди радуги, за которой ты пишешь тексты, о которых даже никогда не думал, и сваливаешь это все на дурь. Но потом наступает день, когда ты начинаешь понимать, что даже радуга теряет краски.

Ты просыпаешься в тупиковом переулке, совершив ужасный грех, выпустив добро и зло, и не можешь выиграть даже с роял-флешем.

Мы были в дороге с незаконченным альбомом. Да, наверное, это я виноват. Итак, я на гастролях с людьми, Которые Мне Даже Не Нравятся (включая меня).

* * *

И как кто-то настолько сломленный мог не влюбиться в главную куколку Дэвида Йохансена, Сиринду? Какое прекрасное имя, Сиринда Фокс, и она правда была той еще лисой. После нашей встречи в Виллидж в 1976-м я мучился четыре месяца. Я зализывал раны от группы, наркотиков и бесконечной дороги, и в безнадежном романтическом настроении я позаимствовал пару строк у Хамфри Богарта… «А вы хорошо ладите? Вы правда любите друг друга? Думаешь, ты можешь влюбиться в парня, который не пользуется губной помадой? Если я скажу, что у тебя красивое тело, ты обидишься?» Каким же я был брюзгой. Она посмотрела на меня и покраснела. «Дэвид совсем другой парень. Он &#^^@^) @&%@$!*&, и не только это, еще он #&^#!%^&…» Мой «плюс» был в том, что Сиринда хорошо общалась с Элиссой и Джо. Их триангуляция была похожа на игру в хоккей на песке, но когда Элисса пригласила Сиринду поехать с нами на гастроли, тогда я уже начал свой пусть в «Касабланку». Джо был против, а Элиссе очень нравились поддразнивания Сиринды.

Но она была странной птичкой, эта Сиринда. Девчонка Уорхола… она играла в его фильме «Плохой». В одну минуту она могла быть Мэрилин моей Монро, а в другую – Стервеллой моей Де Виль. А потом из этой любви получилось прекраснейшее чудо, Миа. Мельница слухов перемолола столько муки, что можно было накормить всю планету. Она была на обложке Life, и я любил ее до Смерти. Она работала на Энди, а я постоянно глотал бренди. Она любила преувеличивать, а я любил сидеть на наркоте. Единственное, о чем никто не мог написать – и даже не думал об этом, – что мы были Влюблены.

Я точно это знал, потому что слухи продолжали разгораться из-за того, что мы оба горели. Всякая хрень типа