«повороту», эффективнее искать в странах глобального Юга, а не в залах Кремля. Нехватку стратегического видения Юга советское руководство восполнило своей одержимостью нормализацией отношений с Западом (см. рис. 12, 13, 14, 15).

Объем торговли с так называемыми экономически развивающимися капиталистическими странами, как их обозначали советские должностные лица, не уменьшался в абсолютном выражении (каждый следующий пирог существенно больше предыдущего), но, как показывают цифры, сокращался относительно общего объема торговли. Это означало, что торговля продолжала расти – приверженность Кремля коммерческому росту никуда не исчезла, – но более медленно, чем развивалось экономическое взаимодействие с теми странами, которые советские должностные лица называли «развитыми капиталистическими». Иначе быть и не могло: речь идет о структурной проблеме. Развивающиеся страны по определению имеют меньше возможностей для установления прочных экономических отношений. Запад оставался осью, вокруг которой вращались отношения Советского Союза с глобальным Югом. Советское руководство училось сдерживать свой гуманитарный энтузиазм и разрабатывать более ориентированный на извлечение прибыли подход.

Куба и империя изгнанных

Чем была Куба? Ее газета и по сей день не соревнуется по охвату аудитории с El Pais, не говоря уже о Le Monde. Это ни отвлеченная хроника The Times, ни несущая мессианское послание «Правда». Речь идет о газете Granma, названной в честь яхты, разместившей на своем борту 82 молодых повстанца, большая часть которых вскоре погибла, а меньшая выжила и захватила власть. Она собрала на острове 6 млн человек и отправилась в глубокие и чистые воды мировой экономики.

Именно там советское руководство Кубинскую революцию и обнаружило, впрочем, это может быть и не совсем так. Прежде чем выйти в море, Ф. Кастро послал своего брата Рауля на разведывательную миссию в Москву. Второе путешествие яхты «Granma» будет не таким безрассудным, как первое. Рауль задал Хрущеву вопрос, «в какой степени СССР готов» следовать своим прошлым заявлениям о помощи Кубе[541]. С момента подписания Эйзенхауэром закона о судьбоносном сокращении импортной квоты на кубинский сахар – 6 июля 1960 года – прошло всего две недели. В ответ Хрущев проявил редкое благоразумие: «Когда вы, кубинские товарищи, спрашиваете, какие дальнейшие шаги может предпринять СССР, мы хотим вам сказать: не торопитесь получить от нас точный ответ. В этом нет надобности. Мы постараемся сделать все, чтобы не допустить интервенцию против Кубы. Но мы не хотим войны. И вам война вовсе не нужна. Но нужно иметь в виду, что, защищая Кубу, можно развязать большую войну. А можно защитить Кубу и не дать вспыхнуть войне»[542].

Рис. 12. Удельный вес отдельных стран в товарообороте СССР, 1950 год

Источник: Все 4 диаграммы рассчитаны по [Внешняя торговля 1922–1981: 26–27].

Рис. 13. Удельный вес отдельных стран в товарообороте СССР, 1960 год

Рис. 14. Удельный вес отдельных стран в товарообороте СССР, 1970 год

Рис. 15. Удельный вес отдельных стран в товарообороте СССР, 1980 год

В планах Хрущева уже была политическая бравада, но еще не ракеты.

Это была парадигмальная конфронтация холодной войны, придавшая смысл дискурсу о биполярности, используемому американскими лидерами для победы на выборах и дисципли-нирования управляемого ими свободного мира, и обеспечившая Советскому Союзу статус, которому он не мог соответствовать экономически. Речь идет о битве во всей ее очевидности. Свободные народы находились под угрозой порабощения, но маяк свободы человечества выстоит – ради свободы или справедливости, в зависимости от лагеря, к которому вы принадлежите. Хотя в дискурсе подчеркивалась манихейская эквивалентность следствий игры с нулевой суммой, видение ситуации было четко американским[543]. Большая часть 1959 года прошла для должностных лиц США в ожидании момента, когда горячие эмоции испаноязычных революционеров уступят место более рациональной политике – дружественной по отношению к Соединенным Штатам политике. Однако, вместо того чтобы следовать разумному курсу, кубинцы провели земельную реформу, запустившую процесс экспроприации земель таких крупных американских землевладельцев, как техасский скотовод Р. Клеберг, который быстро осознал, что на Кубе «господствуют и управляют агенты советского коммунизма»[544]. Сотрудники администрации Эйзенхауэра и Госдепартамента сделали это только в октябре. Об изменении политики можно судить по риторике ранее поддерживавшего Кастро в Госдепартаменте Р. Руботтома, который 23 октября пересмотрел руководящие принципы отношений США с Кубой: отныне предстояло противостоять «все более “нейтралистской” ориентации во внешней политике Кубы и очевидным усилиям этой страны стимулировать нейтрализм в других странах Латинской Америки»[545]. Их беспокойство, конечно, было оправдано. Нейтрализм – это термин, обозначающий то, что американцы другого поколения могли бы назвать политикой «открытых дверей», которая приносила пользу странам, не присутствующим в определенной (ранее опекаемой США) географической зоне, в ущерб тем, кто монополизировал подобное присутствие (европейские страны). Этот термин обозначал нечто большее: «отчетливо выраженную государственническую и националистическую ориентацию, которая, если ее примут и другие латиноамериканские страны, серьезно подорвет нашу [американскую] экономическую политику и создаст препятствия для выполнения задач в Латиноамериканском регионе»[546].

Настоящий агент советского коммунизма наконец ступил на кубинскую землю 1 октября. По прошествии двух недель А. Алексеев встретился с Кастро – бородатый революционер попросил его организовать приезд на Кубу Микояна с советской культурно-технической выставкой, которая в то время экспонировалась в Мексике. Что касается более тесных отношений, то уже годы спустя Алексеев вспоминал ответ Кастро: «Нет, это слишком сложно. Зачем вам такая обуза? Это имело смысл для Насера. Прежде всего, американский империализм был далеко, а вы рядом. А мы? Мы так далеко, что помощь вряд ли осуществима. Никакого оружия. Мы ничего не просим» [Фурсенко, Нафтли 1999]. Когда три месяца спустя Микоян наконец высадился на Кубе, «нейтрализм» Кастро превратился в непоправимый проступок. Во время своего пребывания в стране Микоян заключил торговое соглашение, обязывающее Советский Союз приобрести около 20 % кубинского сахара, – сделку, к которой он обычно стремился (см. описание случая Ганы). Для раскритикованного Руботтома, пересматривающего свое мнение о Кастро, это означало, что «ради реализации практических задач Кастро мог подчиниться советскому правительству» [Schoultz 2009:114]. Но если ранее исполненные надежды наблюдатели встретили эту новость истерикой, директор ЦРУ А. Даллес был доволен, уповая на то, что «в долгосрочной перспективе российская концентрация на Кубе станет очевидной для всего мира, и это будет благоприятным развитием событий для США»[547]. В течение нескольких месяцев он пытался отговорить европейские страны от продажи оружия режиму Кастро, надеясь на то, что кубинское правительство в конце концов обратится за оружием к