Шрифт:
Закладка:
Особым доверием у нас пользовались два полковника. Афанасьев был из ХОЗУ милиции московского метрополитена, Медведев работал в том влиятельном отделе МВД, который и сейчас помещается на ул. Огарева — не знаю, что он из себя представляет. Медведев по сравнению с Афанасьевым был более заносчив и щепетилен, но выпивал с нами на равных, а с Афанасьевым я вроде как и подружился. Высокое знакомство помогло мне временно решить жилищный вопрос. Тетка пока не возражала, и они устроили мне временную прописку на полгода, а потом продлили ее еще на полгода. При их возможностях они обещали мне вскоре устроить и постоянную прописку. Но это зависело уже от согласия тетки, на что я особенно не надеялся. Пока же и временное пристанище позволяло мне принять некоторые меры по вопросу моего образования.
Дело заключалось в том, что я не имел законченного среднего образования. В армию я был призван в ноябре, не окончив и полугодичного обучения в 10 классе и, следовательно, не имел образовательного ценза для поступления в вуз, что называется аттестатом зрелости. Не созрел! Поблизости от Подкопаевского, в переулке Подколокольном, я нашел подходящую вечернюю школу. По своей беспечности я забыл (как уже говорил выше) запастись в Архаре справкой об окончании 9 классов. В запасе у меня оказались похвальные грамоты за 7 и 8 классы. За 9 класс у меня таковой не было. Учительница по математике (помните?) безоговорочно требовала формулировать правила строго по учебнику, а я, презирая зубрежку, принципиально отвечал своими словами. К тому же у меня почему-то оказался томик пятизначных таблиц логарифмов, а она требовала в обязательном порядке пользоваться табельными школьными четырехзначными таблицами Брадиса. Не одно ли и то же? Разница только в точности не до четвертого, а до пятого знака. Она, конечно, это прекрасно понимала, но не хотела простить мне своеволия. Сознавала он и мои способности по сравнению с другими учениками, но годовую оценку по алгебре «отлично» не поставила.
Школа называлась «имени газеты Красная Звезда». Директор школы, довольно пожилого возраста, оказался из породы самодуров. Но может именно это меня и выручило. Вначале он не хотел воспринимать никаких моих доводов и с негодованием отвергал мои похвальные грамоты. Но потом, утомленный спором со мной, закричал совершенно в духе Чапаева:
— Экзаменовать его!
По его вызову прибежали две молоденькие учительши и повели меня в класс экзаменовать. «Экзамен» заключался в простеньком до изумления диктанте. Выхватив написанный мною листок, они побежали по коридору с восклицаниями:
— Да он же совершенно грамотный человек!
Тут я начал приходить в сознание, за какого же проходимца они меня принимали. Благополучный «экзамен» обратил гнев директора на милость, и он постановил: «Принять!» А будь он буквоед? Благополучно проходил я в школу весь срок обучения, особым прилежанием не отличался, но, тем не менее, с легкостью душевной получил аттестат зрелости.
По заведенному Викторовым распорядку в 13.00 мы закрывались на обед. Для этого с 5-й Тверской-Ямской я отправлялся в Елисеевский магазин (и ни в какой другой!). Там покупались буженина, ветчина, семга или что-нибудь подобное и обязательно бутылка коньяка. Коньяк, конечно, был явным излишеством. Выпить полбутылки я мог, мог сознавать себя независимым, пока получал 600 р. за звание — а дальше? Внешне все выглядело благополучно. Перед каждой ревизией мы устраивали собственный переучет, подводили баланс нашей торговли и благополучно отчитывались. Но какой-то червячок сомнения все-таки точил меня, и я чувствовал себя не вполне уютно.
В сентябре меня посетил отец. Он был послан по путевке на ВДНХ за успехи на посту председателя колхоза. С его утверждением в качестве делегата на колхозном собрании не обошлось без скандала. Образовалась «оппозиция», замешанная на самой примитивной зависти. Отец не любил, да и не умел вступать в скандальные словопрения. Он встал, зашвырнул им в зал колхозную печать и ушел с собрания: «Нате! Правьте сами!» Мать потом ругала его за этот недостойный, по ее мнению, поступок. Она бы в таком случае побранилась от души. Кто кого переорет. Но отец был непреклонен и председательствовать не собирался. Приехал секретарь райкома Демин, навел порядок и отец поехал в Москву. Быть бы отцу агрономом. Уверен, по своим способностям он был бы хорошим агрономом. Я видел, как он понимал и любил землю и умел планировать поля под посевы с соблюдением севооборотов, понимаемых им по своему житейскому опыту.
К тому времени я успешно сдал экзамены в Лесотехнический институт в Подлипках. Выбор определялся несколькими причинами. В нем уже учился мой друг Володя Крупенков. Мне казалось, что окончив лесоустроительный факультет, я прекрасно уживусь на природе. Таежная жизнь мне была знакома. Мне пришлось выбрать вариант вечернего отделения, на дневном я не надеялся просуществовать на одну стипендию. Поступить в какой-то более престижный вуз мне казалось затруднительно из-за уровня подготовки. А высоты МГУ представлялись недосягаемыми. Мечта, не более. Единственное, на что я осмелился — провести предварительную разведку в Историко-архивном институте. Но там я не нашел взаимопонимания. Мне дали понять, что здесь требуются люди с «философическими» мозгами. У меня были не такие, и слава богу. Тогда этот институт произвел на меня впечатление второсортности. «Архивны юноши», девицы. Я и сейчас так думаю, невзирая на громкое переименование — РГГУ. От перестановки слагаемых сумма не изменяется.
По прошествии немногого времени служебная карьера моя пошла зигзагом. Неожиданно Викторова поразил тяжелейший инсульт, и он вскоре скончался. Случайным образом я оказался во главе склада. Кажется, я там не был подходящей фигурой, и на какое-то время годился только на вторые роли. Для меня остается загадкой, для какой цели Военкнижторг взялся снабжать канцтоварами московскую милицию, организацию не профильную. Сам
