Шрифт:
Закладка:
Все подобные соображения, формулировавшие «общественное мнение» и определявшие психологию «либеральных кругов», могут быть учтены и признаны соответствующими в той или иной мере тому, что было. Но кажущееся «спокойствие» в той же мере можно объяснять и ощущением бессилия, т.е. опасением сделать «холостой выстрел» и сыграть «глупый фарс». Представители политической полиции, как было указано, склонны были отрицать подобный мотив, сознательно или «бессознательно» толкавший либеральные круги к определенному образу действия. «Страшные слова» могли претворяться в реальность только при обращении «к улице», которая психологически не была еще подготовлена к организованному (массовому) выступлению, т.е. в стране не было еще «клокочущего настроения». «Страшные слова» в устах многих и многих представителей прогрессивного блока были своего рода общественным нонсенсом. Те же наблюдения агентов Деп. полиции в думских кулуарах отмечали распространенное мнение, что роспуск Думы спас положение – академическая «программа» блока осталась неприкосновенным знаменем оппозиции, в то время как при ее конкретизации блок раскололся бы.
* * *Все эти наблюдения и выводы в значительной степени подтверждают (одновременно и исправляют) записи, сделанные Милюковым о блоковых совещаниях с представителями «общественных организаций», которые происходили с конца октября в течение всего ноября месяца170. К программным разногласиям присоединилось и различное психологическое восприятие итогов, к которым привел августовский кризис. Блок в еще меньшей степени мог явиться тараном для пробития бреши в «глухой стене», которую, по выражению Вл. Львова, можно было взять «только фронтальной атакой». После роспуска в сентябре мы имеем одну лишь запись. За два последующих месяца, как засвидетельствовал Ефремов, «блок себя не проявил». Одна только запись повествует о том, как блок – «единственное соединение», которое могло бы «обмозговать все положение», – реагировал непосредственно на правительственный акт, являвшийся в глазах оппозиции прямым ответом на начавшиеся «переговоры». К сожалению, в этих записях нет основного – отметки содержания речи представителя «прогрессистов»: он был в данном случае застрельщиком. Позиция Ефремова выясняется лишь из кратких и других его повторных реплик: «Если примириться с роспуском, значит, говорили на ветер». Первым средством борьбы, – в представлении фракции прогрессистов, – явился бы выход из Совещания по обороне всех членов блока – «тогда ушел бы Горемыкин». Метод бойкота вызвал единодушный отпор. «Зрелость народного представительства» должна проявиться в том, что оно не поддастся на провокацию правительства, которое стремится расколоть блок. «Реальные результаты» должны быть предпочтены «прекрасному жесту» (Оболенский). «С уходом ничего не изменится, но явится возможность нового поклепа на патриотизм: для счета со стариком готовы жертвовать обороной» (Ковалевский). Для логичности надо было бы настаивать, чтобы «прекратилась работа союзов и погибла Россия». «Это было бы страшно, – говорил Маклаков, – если бы забастовала Россия, власть, может быть, уступила, но этой победы я не хотел бы. Лучшее реагирование в том, что мы промолчали. Горемыкин уже в эту Думу не придет. Мы его победили тем, что сказали, что мы служим стране». «Первый шаг – свалить Горемыкина, а это возможно политической сдержанностью», – намечал Милюков абрис ближайшей тактики. Ее приходится назвать выжидательной.
В действительности творцы блоковой тактики ждали, как будет реагировать страна – это так ясно из всего, что говорилось на совещаниях представителей блока через полтора месяца, когда встал вопрос о «новой ориентации» – о возможных действиях «вне парламента». Предварительно вопрос этот подвергся обсуждению 25 октября в более узком кругу блокового объединения при участии членов земского и городского союзов (кн. Львов, Челноков, Астров, Гучков, Щепкин и Федоров), по инициативе которых, очевидно, и возобновились блоковые совещания. 28-го дебаты были перенесены в расширенный состав – в нашем изложении мы объединим в одно все совещания171.
Говорили о намечавшемся съезде земского и городского союза, подкрепленного съездом торг.-промышленным, которым хотели придать «политический» характер: «русское общество должно ответить резким определенным протестом», – заявил Гучков. Законодательные учреждения (предполагалось, что Дума вновь будет созвана в конце ноября) должны «оказать поддержку» общественной инициативе – напр., «отвержением бюджета». Милюков поставил вопрос: «Готовы ли? Еесть ли настроение?». По мнению идеолога блока – «общество вяло реагирует». Представители московских «общественных организаций» подтвердили «падение настроения», которое принимает «грозные размеры» (Щепкин), но дали разные объяснения. «Мы… остаемся при том же, но… изменилось настроение в самой толще общественных масс. Все признаки реакции налицо… Мы остались наверху, а почва уходит… Слои внизу испытывают к нам ненависть и раздражение… Прием дискредитирования имеет успех… Мы не знаем, представляем ли что-нибудь. Мы должны быть готовы, что встретим материал иной» (Астров). «Резкое падение настроения в гуще населения» приводит всегдашнего пессимиста Шингарева в «состояние тяжелого политического раздумья». Горемыкин «не растерялся» – «произвел учет и оказался победителем». Теперь «разговоры кончены, должны начаться действия. Но на них мы неспособны или они не назрели. Люди остановились в нерешительности перед крупными событиями. Радикальные городские головы в растерянных чувствах… Хвостов (пов. мин. вн. д.) учел историческую минуту и ловко пользуется172. После всего предыдущего надо делать революцию или дворцовый переворот, а они невозможны или делаются другими». Маклаков согласен с Шингаревым:…«У нас больше бурлят верхушки, чем низы, которые оказались обывателями. Демагогические приемы на них действуют». Ввиду «нового настроения» Маклаков предостерегает «против возвращения к воспоминаниям прошлого». Меллер-Закомельский пошел еще дальше: «Это настроение не упадка, а политического маразма, потеря всякой надежды. Лучшие элементы сказали: для победы нужно то и то, монарх сделал обратное. Все заключают: значит, теперь не смена Горемыкина, а революция. Неужели теперь, когда 15 губерний заняты неприятелем… Допустить, что Горемыкин заключит мир, нельзя. Как выступать? Все общественные элементы сделали последний выстрел». На этом пути «наша артиллерия расстреляна…» «Новое слово» может явиться в Думе – до этого времени вопрос о дальнейшей тактике надо оставить «открытым». Гучков, настроенный «боевым образом», не согласен с такой оценкой: «В каждой борьбе риск есть. Но его преувеличивают. Прострация есть, но есть и выигрыш. Все иллюзии исчезли, и все разногласия отпали. Разногласия в диагнозе нет. Почему кажется, что общественное мнение апатично. Оно достигло пределов отчаяния. Пациент признан moribondus. Тут замерли, потому что предстоит акт величайшей важности. Я
