на ведении войны». Горемыкин: «Это все равно пустяки. Никого, кроме газет, Дума не интересует и всем надоела своей болтовней». Сазонов: «А я категорически утверждаю, что мой вопрос не все равно и не пустяки. Пока я состою в Совете министров, я буду говорить, что без добрых отношений с законодательными учреждениями никакое правительство, как бы оно ни было самонадеянно, не может управлять страной, и что то или иное настроение депутатов влияет на общественную психологию». Горемыкин просит высказаться «окончательно, следует ли назначить перерыв сессии, когда и как его обставить». Харитонов, Хвостов и Шаховской говорят о своем впечатлении на основании «отдельных оговорок» представителей блока, что последние «и не думают о возможности роспуска в настоящее время, когда с ними заговорили». «У представителей блока, – дополняет Харитонов, – не чувствовалось к нам доверия. Корень этого недоверия – отсутствие уверенности, что правительство, несмотря на начатые переговоры, не отказалось от мысли о роспуске. Они не хотели ставить этого вопроса ребром, но он все время чувствовался у них в разговоре». Сазонов: «Значит… можно заключить, что роспуск в данную минуту произведет тяжкое впечатление и люди уйдут еще более озлобленные». Харитонов отвечает «неопределенным разведением рук». Горемыкин: «В настоящей внутренней и внешней обстановке не время ни мириться, ни драться. Надо действовать. Иначе все рухнет. Если блок будет придумывать новые оттяжки… то Бог с ним. Правительству нечего идти в хвосте у блока».

Происходит голосование о роспуске. Хвостов: «Если думцы станут нарочно… затягивать, то с ними, значит, нельзя по-хорошему разговаривать, а надо попросту их гнать». Сазонов «тоже за роспуск», но с теми оговорками, которые раньше были сделаны. Поливанов «тоже за роспуск» при условии, что правительство выступит с декларацией в благожелательном тоне, в которой укажет, что у него с блоком нет «непримиримых разногласий» и что сам роспуск мотивируется соображениями не принципиальными, а практического свойства. У Шаховского «нет колебаний, что немедленный роспуск необходим, но этому акту надо придать форму, которая устранила бы излишние обострения между Думой и общественностью». Щербатов присоединился к мнению о необходимости ближайшего роспуска и за выступление правительства перед законодательным собранием, чем правительство повлияет на колеблющихся в сторону примирительной позиции. Игнатьев за роспуск, который должен быть «результатом сговора с влиятельными думцами»: «Перспективы будущего вызывают жуткое чувство, и я решительно высказываюсь за то, чтобы сейчас с Думой было достигнуто соглашение и углы сглажены…»162

Из этой безнадежной толчеи выводит Совет Кривошеин, придавший вопросу «другую постановку». «Какая возможна форма и сущность правительственного заявления в Думе, – спрашивает Кривошеин, – для избежания несомненно существующего конфликта между правительством и общественным мнением? Что мы ни говори, что мы ни обещай, как ни заигрывай с прогрессивным блоком и общественностью – нам все равно ни на грош не поверят, ведь требования Гос. Думы и всей страны сводятся к вопросу не программ, а людей, которым вверяется власть. Поэтому мне думается, что центр наших суждений должен бы заключаться не в искании того или другого дня роспуска Гос. Думы, а в постановке принципиального вопроса об отношении Е. И. В. к правительству настоящего состава и к требованиям страны об исполнительной власти, облеченной общественным доверием… Без разрешения этого кардинального вопроса мы все равно с места не сдвинемся. Я лично высказываюсь за второй путь действия – одновременной после роспуска Думы смены кабинета». Почти все министры присоединились к такой постановке: «в ней кристаллизировалось то, вокруг чего мы ходим уже много дней», «пора перестать топтаться на одном месте». Горемыкин: «Значит, признается необходимым поставить Царю ультиматум – отставка Совета министров и новое правительство». Сазонов: «Мы не крамольники, а такие же верноподданные своего Царя, как и Ваше Высокопревосходительство. Я очень прошу не упоминать таких слов в наших суждениях». Горемыкин берет свои слова обратно: «Сейчас не такое время, чтобы становиться на личную почву». В это время к концу прений прибывает Самарин – этот министр, по-видимому, всегда запаздывал. Он ставит вопрос: «Удобно ли нам сказать Государю Императору – меняйте правительство… Я бы затруднился подписаться под ссылкой на желание всей страны… Гос. Дума не может считаться выразительницей всей России». «Надо представить… необходимые с нашей точки зрения основания программы политики… и одновременно доложить, что в Совете министров настоящего состава нет сплоченности… и поэтому мы ходатайствуем о создании… другого правительства, которому было бы посильно эту программу провести в жизнь. Если такое наше представление получит принципиальное одобрение, то наш долг указать приемлемое лицо, ибо общие фразы об общественном доверии по существу ничего не значат и являются лишь приемом пропаганды». Самарин желал бы, чтобы «операцию с роспуском Думы теперешнее правительство приняло бы на себя для того, чтобы облегчить Императора и будущих преемников правительства…»

В итоге, – значится в яхонтовской записи, – Совет министров склонился к точке зрения Кривошеина с поправкой Самарина, т.е. осуществить роспуск Гос. Думы в ближайшее время (по-хорошему, сговорившись с президиумом и лидерами о проведении еще незаконченных правительственных законопроектов, обусловленных потребностями военного времени) и «представить Е. В. ходатайство о смене затем Совета министров». «Все сегодняшние суждения, – заключил Горемыкин, – будут мною подробно доложены Государю Императору. Что Е. В. угодно будет повелеть, то и будет мною исполнено. Посмотрим, что дальше будет…»163

3. Роспуск Думы

Из обозрения суждений, занесенных в яхонтовских записях, – с очевидностью выступает необходимость сделать существенную поправку к показаниям, которые были даны в Чр. Сл. Ком. управляющим делами Совета министров Лодыженским. Отметив существовавшее в Совете «большое разногласие» по поводу прекращения летней сессии Гос. Думы, Лодыженский показал, что «большинство Совета министров было за то, чтобы эта сессия продолжалась, но ст. секр. Горемыкин закрыл Гос. Думу, хотя он и был безусловно в меньшинстве»164. Поправка должна быть сделана и к показаниям Родзянко, что Дума была распущена Горемыкиным «по наитию свыше». «Горемыкин, – пояснял Родзянко в воспоминаниях, – отвергая все компромиссы, поднял 27 августа вопрос о роспуске Думы». Но еще более значительный корректив надлежит ввести к показаниям Милюкова (вообще весьма неточным и противоречивым). В данном случае неточность может быть объяснена не только определенной тенденцией свидетеля, но и тем, что лидер думской оппозиции в свое время был плохо осведомлен о происходившем или введен в заблуждение своими осведомителями. Милюков пытался доказывать, что роспуск Думы произошел на почве