Онлайн
библиотека книг
Книги онлайн » Разная литература » Верь людям - Людмила Константиновна Татьяничева

Шрифт:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 56 57 58 59 60 61 62 63 64 ... 92
Перейти на страницу:
волосы, и они — легкие — казались воздушными и светились сами. Он невольно замедлил шаг. Ирина заторопилась и прошла как-то скованно, оттягивая носок узкой светлой туфли к земле. Тогда он не успел даже толком разглядеть ее удлиненного, скуластого лица с большим ртом, а только мельком заглянул в глаза, которые тоже были как бы пронизаны светом, точно тяжелая черная вишня.

С той встречи Платон и зажил в светлом ожидании радости. Вечерами он прогуливался по центральной улице, а по утрам просыпался ясным и легким, спрашивал себя: «Что же случилось?» — улыбался и не находил ответа. Просыпался рано, от хриплой и звонкой переголосицы петухов, надрывавшихся на весь городок и, еще не открыв глаза, искал лицом солнце, теплое и щекочущее кожу.

Кровать Платона стояла у самого окна; он тянулся к нему, толкал створки и видел внизу глухой чистенький дворик, наполовину скрытый тесовым навесом, сияющий окнами флигелек, в котором жила старуха с одинокой дочерью.

Старуха, с подоткнутым подолом, по утрам кормила кур. Оглашенно кудахтая, те устремлялись к ее темным босым ногам, сухим и по-девичьи маленьким. Она бросала из подола зерно, громко кричала: «Тише вы, окаянные!» — наливала в деревянное корытце воду и скрывалась в полутемных сенях, где в это время умывалась дочь.

Дочь, такая же поджарая, как и мать, каждое утро в глубине сеней мылась до пояса. Когда она склонялась под струей рукомойника, Бахрушев смотрел на ее узкую и подвижную спину с глубокой ложбинкой, на округлые, розоватые на косточке локти и небольшие крепкие пястья плещущих воду рук. Он уже знал, что она, крепко растеревшись полотенцем, мелькнет в кухонном окне, а вскоре выйдет из флигелька с голубой сумкой, вдоль которой белыми крупными буквами значилось «Аэрофлот», и не появится до самого вечера.

Бахрушев думал об Ирине, которая, наверно, спала еще в эти утренние часы и, выбрасывая ноги из-под легкого одеяла, стремительно и как-то радостно залезал в брюки, торопливо надевал рубашку и мчался на заводской пруд — сонный и дымный от призрачной молочности тумана, но уже весь сияющий сквозь этот туман голубизной и солнцем. Там бросался с осклизлых плотков вниз головой, вмиг ощущал, как под обжигающей прохладой воды из тела уходил сон, бил ногами и быстро достигал песчаного и уж совсем холодного дна. Выскакивал обратно полузадохнувшись, с вытаращенными глазами, в которых еще стыла ознобная глубинность пруда, и бросал стремительные саженки к дальним плоткам.

Он возвращался, заходил в домовитый, вкусно пропахший залец чайной, садился за столик с льняной скатертью, букетом бумажных салфеток в граненом стакане, ждал, когда принесут прямо на скворчащей сковородке глазунью с тающими кусочками сала, сметану с сахаром, чай. Все это съедал и выпивал за пять минут и спешил на улицу. А спешить было некуда — ребята только начинали умываться… И все это время где-то глубоко внутри жила в нем радость. Он опять думал: «Что же происходит?» Но было только утро, дымный пруд, старуха с темными, маленькими ногами и бестолковым хороводом кур, и была еще ее одинокая дочь с узкой обнаженной спиной.

Ирину он встретил через неделю у кинотеатра.

До окошечка кассы оставалось два человека, когда Платон, оглянувшись, увидел ее в конце очереди. Его подтолкнули, он шагнул, наклоняясь к зарешеченному проему, и взял два билета. Протягивая Ирине бумажку в лиловых штемпелях, коротко сказал:

— Это вам, — и зачем-то соврал: — Билетов уже нет, а картина отличная.

Ирина слабо улыбнулась, и он обрадовался: «Не отказалась!»

В полночь начался ливень без взблеска молний, без грома. Платон с Ириной сидели на хлипких перильцах крыльца. Прислушиваясь к водопадному шуму, Ирина спросила:

— Как же вы пойдете?.. Теперь до самого утра будет лить, до гостиницы не близко.

Платон свесился с перил, сунул руку в упругий поток воды.

— А я разденусь, прыгну — и вынырну у гостиницы.

— Я же серьезно спрашиваю, — сказала Ирина с легкой укоризной.

Он взял ее за кисти, подержал на весу.

— Наверно, твоя рука должна быть крылом, — непонятно рассмеялся и поднес ладонь к губам, ощутил все ту же сырость ливня и слабое тепло кожи, пахнущей горьковато.

Ирина притихла, отодвинулась в угол, а потом скользнула за дверь:

— Подождите, я сейчас.

Вернулась она не скоро, молча потянула Платона за рукав в пахучую кромешную тьму сеней. Открыла боковую дверь, за которой колебалось желтое пламя свечи, пояснила:

— Это у нас чулан, но здесь чисто. Проходите. Утром я вас разбужу.

Платон шагнул в каморку. В маленькое без стекла окошечко залетали брызги. За стеной брякнула накидка, брошенная на пробой. Платон толкнулся обратно плечом, но услышал за дверью тихий смех:

— Не буянить. Спокойной ночи, — и она ушла.

Он взъерошил волосы, двумя ударами поднял подушку к потолку, бодро и некстати запел:

Я люблю тебя, жизнь,

И, по-моему, это взаимно…

Суматошно забилась вокруг свечи мохнатая бабочка, и тень ее прыгающими пятнами заслоняла стены. Мерцала запотевшая узкогорлая кринка с молоком, прикрытая краюхой хлеба…

В постели Платон ворочался и все не мог уснуть. Зарывался головой в подушку и, вспоминая, улыбался тому, как Ирина вначале притихла, отодвинулась в угол, а потом скользнула за дверь и долго не возвращалась, как она ввела его в боковушку и, ни о чем не спрашивал, закрыла на пробой. «Здесь чисто, утром вас разбужу»… Ему думалось тогда, что Ирина в ту ночь должна была видеть самые детские сны — легкие и светлые. Обязательно — легкие… Потом он обжигал спички и принимался чертить на сигаретной пачке: утром он должен был дать ответ горсовету — будут они с ребятами строить мост через Громотуху или нет? Каждый год на мелководье перебрасывали с берега на берег хлюпающие доски, а когда начинались дожди, доски сносило. Вот и к утру доски снесет, как обычно. И когда парни вечером пойдут во Дворец культуры, они опять будут разуваться, закатывать брюки выше колен и на руках переносить своих подружек. В городке смеются: не одну пару повенчала Громотуха… Платон сжег все спички. Из окошечка все так же летели брызги, а за стеной до утра стоял мерный, неопадающий шум ливня…

Наутро Бахрушев, будто не замечая хитроватых перемигиваний ребят, сказал, как бы между прочим:

— Будем строить.

Зайцев подозрительно покосился, глянул на замолкших монтажников:

— Тебя ночью уговорили, бригадир?

Бахрушев не ответил. Зайцев рассердился, с издевкой спросил:

— Опять философия о жизни на земле?..

Платон стоял, засунув руки в карманы, покачивался с носка на пятку и улыбался.

— Что ты молчишь, как Будда? Я деньги приехал колотить. Какой я мостостроитель?

1 ... 56 57 58 59 60 61 62 63 64 ... 92
Перейти на страницу: