Holding conversations that are always incomplete.

Paul McCartney. London Town[225]

Патрик Аберкромби, «отец» большого Лондона

Своеобразной вехой для Лондона стал Фестиваль Британии, который проводился летом 1951 года по всей стране. Центр фестиваля находился в лондонском районе Саут-Банк, который к тому времени окончательно превратился из складского квартала в музейный. Фестиваль, проводившийся в ознаменование столетия Всемирной выставки 1851 года, стал наглядным подтверждением послевоенного возрождения страны. Примечательно, что его идея возникла в 1943 году — даже в столь тяжелое время британцы думали о светлом будущем. Если XIV летние Олимпийские игры, шедшие с 29 июля по 14 августа 1948 года, проводились в оправляющемся от войны городе, то к 1951 году в Лондоне уже не осталось следов войны, за исключением памятных досок.

Современный Лондон — детище архитектора-градостроителя Патрика Аберкромби, который еще в 1944 году подготовил проект «Большого Лондона» — упорядоченного, красивого и просторного города, в котором жить должно было так же приятно, как и делать покупки в «Селфридже».

Аберкромби видел Лондон городом с круговой структурой с четырьмя кольцевыми зонами — внутренней, пригородной, зеленой, образованной поясом насаждений, и внешним кольцом, состоящим из восьми городов-спутников, за счет развития которых он должен был расти. Рост путем внутреннего уплотнения исключался, жители чрезмерно перенаселенных районов отселялись в пределы внешнего кольца и в дальнейшем, по замыслу Аберкромби, в городе не должно было создаваться перенаселенных очагов; «золотым стандартом» считалось тысяча человек на четыре акра.

Идея была замечательной, но ведь городу не прикажешь, он развивается сам по себе. В Большом Лондоне, топография которого соответствует замыслу Аберкромби, встречаются перенаселенные районы, и ничего с этим поделать невозможно. Но в целом послевоенный Лондон стал на порядок удобнее довоенного. Разумеется, при благоустройстве было снесено много старинных зданий, что вызывало и продолжает вызывать нарекания в адрес Аберкромби и его коллег, но, как известно, невозможно приготовить яичницу, не разбив яйца. Лондон — это в первую очередь город, очень большой город, а уже потом — музей под открытым небом. Но надо отдать творцам Большого Лондона должное — они разрушали только то, что никак невозможно было не разрушить, и находили оригинальные решения для того, чтобы сберечь особо ценные объекты.

В шестидесятых годах городские власти сделали ставку на развитие многоэтажного муниципального жилья, которое в условиях земельного дефицита казалось весьма выгодным, тем более что крупнопанельное системное строительство[226] позволяло строить очень быстро. Однако реализация этой идеи оставляла желать лучшего как со стороны проектировщиков, так и со стороны строителей. Гром грянул 16 мая 1968 года, когда в Каннинг-Тауне[227] в результате взрыва газа произошло частичное обрушение недавно построенного двадцатидвухэтажного дома. Четыре человека погибли, семнадцать получили ранения, а лишенное угла здание выглядело настолько устрашающе, что лондонцы сразу и полностью охладели к высотным жилым домам — лучше уж пусть малоэтажные дома стоят плотнее. Со временем трагическое происшествие превратилось в анекдот о везучей миссис Ходж, которая зажгла спичку, вызвавшую взрыв утекшего из труб газа. Бедную женщину, которая рано утром захотела выпить чаю, отшвырнуло взрывом на противоположную стену, но при этом она не получила никаких телесных повреждений за исключением нескольких синяков. Не пострадала и газовая плита, которую миссис Ходж забрала на новую квартиру (хочется верить, что она переехала в добротный малоэтажный дом).

Что же касается Патрика Аберкромби, то этот выдающийся человек, участвовавший в перепланировке не только Лондона, но и ряда других британских городов (например Плимута и Эдинбурга), определенно заслужил, чтобы ему установили памятник. Но пока что благодарность потомков ограничилась мемориальной табличкой на доме, в котором Аберкромби провел последние годы жизни, и премией его имени, ежегодно присуждаемой Международным союзом архитекторов за выдающиеся достижения в области городского планирования.

Великий смог 1952 года

Город, переживший Великий пожар и Великое зловоние, был просто обязан пережить и Великий смог. Это «удовольствие» выпало на долю лондонцев в декабре 1952 года, с пятого по девятое число. Погода была безветренной и холодной, иначе говоря — туманной, и вышло так, что скопившийся у земной поверхности холодный воздух накрыла «крышка» из теплого воздуха, которая словно бы законсервировала его. Уголь в то время использовали не самый лучший, с большим содержанием серы, которая при горении превращалась в диоксид, токсичный в высоких концентрациях (качественный уголь шел на экспорт). Холода побуждали лондонцев сжигать больше угля, а к продуктам горения добавлялись выхлопные газы и промышленные выбросы. Все это смешалось и образовало стойкий смог, которому частицы сажи придали желто-черный оттенок, напоминавший цвет горохового супа.

Купание в Темзе. 1952

Смог был лондонцам не в новинку, но такого густого еще никогда не было, и никогда еще смог не стоял по нескольку дней. Из-за плохой видимости (не только на улицах, но и помещениях) прекратилось движение всех видов транспорта, за исключением метрополитена, отменялись занятия в учебных заведениях, спектакли и показы кинофильмов. Но все это было не так страшно, ведь случались в Лондоне вещи и похуже, но Великий смог убил не менее четырех тысяч человек, умерших от последствий респираторных заболеваний. Из случившегося были сделаны выводы. «Акт о чистом воздухе», принятый парламентом в 1956 году и ставший первым экологическим законом Великобритании, положил начало переходу с угля на бездымное топливо (газ).

Свингующий Лондон

«Свингующий» это «модный», «стильный». Собственно, Лондон всегда был «модным» городом, поскольку столица, хочет она этого или не хочет, задает тон всей стране, да и стиль у Лондона был всегда — индивидуальный, индивидуалистичный, холодновато-отстраненный… Город словно бы смотрит с высоты своего почтенного возраста на людей и иронично хмыкает: «Хм! Посмотрим, на что вы способны!». Как сказал однажды Джеймс Робертсон Джастис[228]: «Лондон — это город, которому хочется соответствовать».

На смену тяжелым сороковым годам пришли непростые пятидесятые, в которых восстановленный Лондон словно бы замер на старте и было не совсем понятно, что произойдет дальше… Мало кто мог предположить, что в шестидесятых чопорный Лондон станет свингующим — веселым, богемным, гедонистичным, переступающим через свои же традиции.

Гимном эпохи свинга стал хит 1963 года I Want to Hold Your Hand, ознаменовавший начало так называемого «британского вторжения» в рок-музыку, где передовые позиции на тот момент удерживали американцы. Для группы The Beatles эта песня стала счастливым билетом, ключом, открывшим дверь в неприступную Америку.

     Oh yeah, I’ll tell you something,

     I think you’ll understand,