Шрифт:
Закладка:
Таким образом, Конли на протяжении нескольких дней, а именно — 18, 24 и 28 мая — сделал 3 явно противоречащих друг другу заявления. Они были приобщены к следственным материалам как улики под №№ 36, 37 и 38 соответственно. Читая тот сок мозга, что выплеснулся на бумагу в форме этих заявлений, сложно сохранять серьёзное лицо и утверждать, будто они достойны вдумчивого анализа и обсуждения. Завиральный характер того, что наговорил Джим Конли в своём последнем, самом многословном «стейтменте», более чем очевиден. От этого документа отчётливо веет духом современной ему романтической и приключенческой литературы — в подобном стиле во второй половине XIX — начале XX веков писали Джек Лондон, Рафаэль Сабатини, Артур Конан-Дойл, Роберт Стивенсон и огромное число «писарчуков» калибром поменьше. Приказ спрятаться за коробками и ящиками… подача условного сигнала свистом… затем приказ прятаться в шкафу — это такая дичь, это такая безумная и бессмысленная ересь, что невольно задаёшься вопросом, почему нотариус Фебруари, услыхав подобное, не остановил диктовку?
Помимо общей нелогичности повествования, изложенного Конли, оно является к тому же совершенно негодным с точки зрения психологической достоверности, точнее, полного отсутствия таковой. Этот тезис в своём месте будет обоснован особо, сейчас же следует обратить внимание на другое. То, что «стейтмент» Джима Конли от 28 мая является враньём, мы можем утверждать со 100 %-ой надёжностью и сейчас автор объяснит почему. Пусть читатели простят небольшой спойлер, но он своевременен и совершенно необходим для правильной ориентации в том массиве информации, который вываливается [и будет вываливаться далее] на читателя.
Итак, в своём «стейтменте» от 28 мая 1913 года Джим Конли сообщил о 2-х девушках — Коринтии Холл и Эмме Кларк — якобы явившихся в кабинет Лео Франка. Эти работницы карандашной фабрики могли бы стать отличными свидетелями, способными подтвердить достоверность рассказа Конли, но… в списке свидетелей по этому делу их нет. Вряд ли полиция их не нашла! Разумеется, девушки были найдены и допрошены, но они, по-видимому, ответили на заданные вопросы так, что сторона обвинения сразу же утратила к ним всякий интерес. Проще говоря, девушки рассказ Джима Конли не подтвердили. И потому неудивительно, что сам Джим Конли через несколько месяцев на прямой вопрос «кто входил в офис Лео Франка, когда вы были заперты в шкафу?», ответил просто и лаконично: «не знаю». Хотя 28 мая он уверенно называл входивших по именам и фамилиям. В общем, Конли заврался и нам сейчас очень трудно отделить ложь от правды в его показаниях от 18, 24 и 28 мая.
Однако чудесные откровения Конли этим отнюдь не были исчерпаны!
На следующий день — 29 мая — последовал новый продолжительный и очень напряженный допрос Джима Конли, в котором тот впервые признал свою косвенную вовлеченность в убийство Мэри Фэйхан, которое по его словам совершил Лео Франк. Соучастие «дневного сторожа и лифтёра» выразилось в помощи в сокрытии тела убитой девочки, а также попытке мистификации следствия, заключавшееся в написании записок от имени Мэри Фэйхан. Признания Джима Конли от 29 мая также были оформлены в виде «стейтмента» и приобщены к следственным материалам как «улика № 39». Нотариус Фебруари, на протяжении нескольких дней записывавший феерические и совершенно несхожие признания, звучавшие из уст Конли, должно быть, немало подивился тому как причудливо видоизменялись рассказы этого человека.
Новая версия откровений не могла не поразить своей лаконичностью — всего-то 6 тыс. знаков! При этом информационное наполнение текста куда выше всего того, что Джеймс говорил ранее. Уже одно это служит веским доказательством серьёзной редакторской правки, которую проделал, разумеется, не Конли [ему подобная работа с текстом была попросту недоступна].
Документ с первого же предложения настраивал читателя на деловой лад: «В субботу, 26 апреля 1913 года, когда я пришёл на карандашную фабрику вместе с мистером Франком, я остался ждать его внизу, как он мне приказал, и когда он свистнул мне, я поднялся наверх, и он спросил меня, не хочу ли я заработать немного денег, и я немедленно ответил ему: «Да, сэр», и он сказал мне, что подцепил девушку и она неосторожно упала и при этом её голова обо что-то ударилась, он не знал, обо что именно, и [потому] для меня имелась работа, заключавшаяся в том, чтобы перенести её, и я закричал и сказал ему, что девушка мертва, а он приказал мне забрать её тело и отнести к лифту, и я сказал ему, что мне не на чем её нести, и он сказал мне, ступай и посмотри у ящика с хлопком и возьми там кусок ткани, и я взял большой широкий кусок ткани и вернулся обратно к мужскому туалету, где она лежала, и я связал её, и поднял её, и принёс её туда в маленькую переодевалку, неся её на правом плече, но она стала слишком тяжела для меня, и тело соскользнуло с моего плеча и упало на пол прямо там, в помещении переодевалки и я крикнул мистеру Франку, чтобы он пришёл туда и помог мне, что она слишком тяжелая для меня, и мистер Франк спустился туда и сказал мне подними её, чёртов дурень, и он был взволнован, он поднял её за ноги, её голова и ступни торчали из-под ткани, а затем мы дотащили её до лифта, при этом мистер Франк нёс ее за ноги, а я за плечи, и мы принесли её к лифту, а после этого мистер Франк сказал: «Подожди, я возьму ключ», и он отправился в офис, взял там ключ, вернулся, отпер дверь лифта и пустил лифт вниз».[33]
После этого в высшей степени эмоционального и сумбурного вступления, последовало не менее яркое продолжение. Из него следовало, что Лео Франк открыл ключом решётку лифта и вместе с Конли спустил труп девочки со 2-го этажа в подвал. Там он отдал приказ Конли отнести тело к куче опилок, а сам встал подле узкой лестницы, ведущей в подвал с 1-го этажа, дабы устранить угрозу внезапного появления ненужных свидетелей. Конли снова взвалил тело на плечо («I picked it up and put it on my shoulder again») и отнёс куда было велено. Он уложил труп головой в сторону лифта, снял тряпку, которую бросил в кучу мусора у печи, затем вернулся к телу и оставил возле него шляпку и туфельку. Конли утверждал, что он
