волчанка, – добавляю я, прежде чем Ант начнет называть его маменькиным сынком. – Это значит, что иногда ей нужна инвалидная коляска, и Тим ухаживает за ней, потому что его родители развелись.

Ант пожимает плечами и делает еще одну затяжку. Если он и знал об этом, то не подает виду.

Двери больницы разъезжаются, и оттуда, спотыкаясь, выходит отец Джоэла. Его руки тянутся в задний карман, но, выудив пачку сигарет, он просто смотрит на нее, как будто забыл, для чего она нужна.

Электрические двери начинают закрываться, но стопорятся, потому что мистер Гринуэй все еще стоит в проеме. Это происходит еще дважды, прежде чем Ант подходит к нему, достает сигарету из пачки, поджигает ее и возвращает мужчине.

– Пойдемте со мной, Грэм, – говорит Ант, и странно слышать, как он называет по имени чьего-то отца. Но мистер Гринуэй делает, как ему говорят, и мы стоим там, сбившись в кучку, как дети у велосипедных сараев.

Гринуэй все еще стоит в проеме. Это происходит еще дважды, прежде чем Ант подходит к нему, достает сигарету из пачки, поджигает ее и возвращает мужчине. Сигарета догорает до фильтра, и Ант забирает ее обратно, потушив об ботинок. Я вижу траву в бороздах его подошвы.

– Что, если он не справится? – спрашивает мистер Гринуэй.

– Я не разрешаю вам так говорить. Нельзя сейчас сдаваться. Не сейчас. И никогда. Эти ребята не сдались, – Ант показывает на меня и Тима.

Мистер Гринуэй оглядывается: кажется, до этого он нас не замечал. На его лице появляется легкая вежливая улыбка, так похожая на улыбку Джоэла.

– Вы друзья Джоэла? – спрашивает он, хрипло, но уже не плача, и Ант снова указывает на нас.

– Эти ребята спасли ему жизнь! – объявляет он, и его голос звучит так громко, что пара медсестер, курящих по другую сторону входа, смотрит на нас.

Я жду, когда Тим объяснит, что произошло на самом деле. Он всегда отдавал мне должное там, где я этого заслуживала, отчасти потому, что врать совсем не умел. Но вместо этого он робко машет двум медсестрам рукой, и они кивают в ответ, как будто мы все на одной стороне.

– Мы просто следовали тому, чему нас учили, – говорит Тим отцу Джоэла. – Теперь он в правильном месте.

Когда я пытаюсь поймать его взгляд, он смотрит в пространство. Неужели придумывает очередные банальности?

– Видишь! – говорит Ант. – Джоэл – боец, ясно? Все будет хорошо.

Я хочу сказать правду, потому что считаю, что нечестно давать мистеру Гринуэю ложную надежду. Есть вероятность, что Джоэл уже не Джоэл. Но вместо этого я молчу. Иногда лучше дать людям возможность самим разобраться в ситуации.

2 января 2000 года

6. Джоэл

На самом деле вы не захотите слишком много слышать о пробуждении, потому что это помешает вам верить в счастливый конец.

Осторожно, спойлер! Я выжил. Согласно таблоидам, я – чудо тысячелетия.

Но возвращение из мертвых совсем не похоже на фильмы. Никто не шагает навстречу небесному свету, пока трогательный голос не произнесет: «Твое время еще не пришло». Открыв глаза, вы не видите своих близких, плачущих от счастья у вашей кровати, и не слышите фоном гребаного Робби Уильямса, поющего Angels. Определенно не появляется, чтобы вытереть тебе лоб, медсестра, грудь которой вздымается в сантиметрах от твоего лица.

Вместо этого – кошмар из зуммеров, гудков и мрака, время от времени прерываемый резким светом, более ярким, чем вспышка камеры. Это цикл пробуждения, падения и пробуждения. Как будто вы находитесь в плохо отрисованной компьютерной игре 1990-х годов, но вместо Лары Крофт вас удерживает банда медиков-убийц.

Мне сказали, что я дважды просыпался, прежде чем заговорил по-настоящему. Я этого не помню. Я так многого не могу вспомнить!

О’кей. Итак, в первый раз, когда я действительно помню, как проснулся, она была там. Если бы это был папа или кто-нибудь из врачей, возможно, все сложилось бы лучше. Но судьбе было угодно, чтобы это оказалась Керри Смит.

– Джоэл?

Сначала ее черты были размытыми, будто мне в глаза попал снег.

– Ты ведь видишь меня, верно? Джоэл! – теперь она кричала. Ее лицо изменило цвет, щеки покраснели, словно она только что говорила непристойности. – Ты снова с нами. Я Керри. Из школы.

Она сказала это так, будто не ожидала, что я узна́ю ее или даже знаю ее имя.

Но, как ни странно, о Керри Смит мне было известно все или, по крайней мере, то, что удалось узнать, пока я тащился за ней и Тимом-чертовым-Палмером домой из школы и отчаянно желал быть на его месте.

Это началось в седьмом классе. Иногда, вместо того чтобы направиться к проспекту и нашему дому, я останавливался и наблюдал.

Даже сейчас я не могу до конца объяснить, почему я это делал, поскольку влюбленность в нее – или в любую другую девушку – пришла позже. Наверное, у меня возникла мысль, что ее дом с его вечнозелеными пластиковыми подвесными корзинами и этой желтой «Фиестой», плохо припаркованной на подъездной дорожке, был определением нормы.

По вторникам и средам, когда ее мама не работала, она приветствовала Керри объятьями и стаканом апельсинового сока. В другие дни Керри включала телевизор и смотрела медицинские сериалы на видео: «Катастрофу» и «Скорую помощь». Ее руки иногда двигались, когда она смотрела, как будто она повторяла то, что делали врачи на экране.

Однажды я стал свидетелем крупной ссоры между Керри и ее старшей сестрой Мэрилин: подушки, журналы и ярко-красная туфля пронеслись мимо окна. Дома мне не с кем было спорить.

Я зачарованно наблюдал, как девушки снова помирились и Керри первой протянула руку. Всем в школе нравилась Мэрилин, но для меня Керри была намного красивее: с блестящими темными волосами и огромными зелеными глазами, которые я иногда находил взглядом в классе и которые заставляли меня краснеть, но одновременно чувствовать себя… не знаю, менее одиноким?

Очевидно, что я никому об этом не рассказывал. Она была «ботаником». Не та девушка, какой такому парню, как я, надлежит интересоваться, не говоря уже о том, чтобы разговаривать.

– Джоэл? – повторила Керри. Позади нее зомби в белом двигались так тихо, что я подумал: они, должно быть, плывут.

– Что случилось? – мое горло болело так, словно кто-то провел по нему наждачной бумагой, но я не чувствовал остальную часть своего тела, за исключением руки, которая зудела, как будто меня ужалили.

– Я должна позвать твоего отца, он в приемной.

Папа тоже здесь. Это серьезно!

– И рано утром вернется твоя мама. Она отчаянно хотела прилететь из Австралии, но не было билетов.

Ничего серьезнее этого не было.

– Который сейчас час?

Керри взглянула поверх моей головы, которой я не мог даже пошевелить, и даже попытка заставила ее пульсировать сильнее, чем мое единственное в жизни похмелье.

– Уже десять тридцать. Ночь.

Почему она лжет мне? Сейчас ведь канун Нового года. Несколько минут назад я играл в футбол возле Западного пирса, ожидая наступления нового века. Оставалось совсем недолго. Определенно меньше часа.

И это означало, что мой отец находится дома, почти наверняка пьяный. Точно не здесь. Мой мозг чувствовал себя глупым коммутируемым интернетом, пытаясь разобраться в ситуации и ожидая загрузки картинки – пиксель за пикселем.

Я потянулся к ней, но что-то остановило движение моей руки.

– На меня кто-то набросился?

Это было единственное, до чего я додумался. Парни иногда воспринимали меня как вызов: затевали драку из-за того, что я играю в команде, или потому, что я вожу хорошую машину, или просто ради того, чтобы покрасоваться перед своими подружками.

Она подалась вперед: на ее щеках был румянец, но под глазами образовались иссиня-черные круги, будто она не спала несколько дней.

– Нет. У тебя были проблемы с сердцем. Ты играл в футбол, помнишь?

– Конечно, помню. Они собираются выпустить меня отсюда на фейерверк?

Керри моргает.

– Джоэл, ты… пропустил его. Знаю, это прозвучит безумно, но сейчас второе января. Ночь. И уже двухтысячный год, ты все это время спал.

– Два дня? Да ты прикалываешься!

– Хорошо, это не совсем сон, скорее кома. Врачи