Шрифт:
Закладка:
Командиры саперных батальонов спешили поскорее связаться со своими корпусами и дивизиями. По проводам в Приворотье, Рыхтецкую, Жванец и Гавриловцы неслись потоки распоряжений и приказаний.
В три часа ночи к пустынному железнодорожному вокзалу подкатил знакомый нам газик Астанина. Полковник вышел на перрон в сопровождении Аванского и начальника артиллерии укрепленного района майора Я. М. Спольского. Молодой, подвижный как ртуть адъютант Астанина, всюду сопровождавший его, замешкался с чемоданом возле машины, прощаясь с шофером.
— Смотрите, Яков Маркович, — обратился полковник к начальнику артиллерии, — какие друзья. Целуются, кажется...
— Положим, что не «кажется», а в самом деле целуются, и даже ваш шофер слезу утирает.
— Да, крепкая это штука, солдатская дружба, — заметил Аванский.
Полковник и оба майора шли по перрону медленно, не находя слов для выражения своих мыслей, хотя думы их были весьма схожи... Все они — в прошлом рядовые солдаты первой мировой войны, прошли через огненные годы окопной жизни, учились, совершенствовали свое мастерство. И вот теперь, после длительной совместной работы, неожиданная разлука. Первым нарушил затянувшуюся паузу Спольский:
— Я, знаете, уже не молод. Жена, дети... Но всякий раз разлука с друзьями тяжела.
— Полно тебе сентиментальничать, Яков Маркович, — сказал Астанин, обнимая его. — Свидимся, обязательно еще свидимся, дорогой мой. Дивизию только хорошую сформировать бы да поспеть ко времени. А ты огоньком артиллерийским меня поддержишь. Не правда ли?
— Нет, не поддержу, — с грустью произнес Спольский.
Аванский удивленно спросил:
— Почему же, Яков Маркович? Я тебя не совсем понимаю.
— А понимать тут нечего. Полковник со своей дивизией как снимется из Шепетовки, так его и не нагонишь. Чего доброго, на ужин к нему придется скакать во Львов или Люблин. Пехота-то на колесах будет.
— А артиллерии там разве не будет? — недоумевающе спросил Аванский.
— Не знаю, может, и будет, — уже с обидой в голосе говорил Спольский. — Только меня там с моими пушками не будет. Заперли нас в эти железобетонные коробки и приказали долго жить. Чем я вам помогу?..
Полковник торопливо прощался с сослуживцами. Когда поезд тронулся, он крикнул из окна Аванскому:
— Алексей Алексеевич, дружище, скоро встретимся! А Якова Марковича возьми в шоры.
Давно уже скрылся последний вагон, а на пустынном перроне все еще неподвижно стояли с непокрытыми головами оба майора. Они смотрели вслед ушедшему составу, на восток, откуда занималась светлая заря.
С запада в этот предрассветный час доносились глухие взрывы. Воздушные фашистские пираты, видимо, бомбили и расстреливали из пулеметов спящих украинских жителей, густо населявших многие районы Польши.
— Надо, Яша, спешить. Народ выручать надо, а то как куропаток перебьют... — сказал Аванский Спольскому.
Закурив, командиры пошли к машине.
* * *Мы понимали, что советские люди не могут быть равнодушны к судьбам братского населения Западной Украины и Западной Белоруссии. В ночь на 16 сентября наши войска подтянулись к границе и заняли исходное положение.
Командиры управления строительства получили приказание оставаться на своих местах и быть в полной боевой готовности. Некоторые жены прибежали к Аванскому, требуя увезти их и детей в безопасные места на случай бомбардировки города.
Алексей Алексеевич спокойно отвечал:
— Эх вы, боевые подруги! Срамота одна. Идите домой и спите спокойно. Завтрак только не забудьте посытней приготовить, а то мужья утром придут голодные.
На рассвете 17 сентября заговорила наша артиллерия. Одновременно с артиллерийской подготовкой разразилась гроза. Пошел сильный дождь. Аралов и Чаплин с саперами быстро навели наплавной мост, по которому устремилась вперед пехота.
Днем на улицах Каменец-Подольска появились бесконечные вереницы польских солдат, сложивших оружие и не пожелавших воевать ради интересов капиталистов и помещиков.
Начали поступать в только что развернутый госпиталь первые раненые. Женщины несли им подарки, стараясь всячески выразить свою признательность.
Шестаков, а с ним и целая группа наших военных инженеров и гидрогеологов выехали в город Бучач на восстановление моста. С трепетом переезжали мы через ранее запретный, овеянный легендами Збруч, который тут же под нами извивался и петлял узкой синеватой лентой. В первом по пути городишке Скала сделали остановку. Не успели еще сойти с машин, как нас обступили сотни жителей.
Первое, что бросилось нам в глаза, — культурная отсталость населения. Словно каким-то чудом мы оказались на улицах заштатного уездного городка царской России. Здесь по-прежнему здравствовали давно забытые, а многим знакомые лишь по литературным источникам чеховские и шолом-алейхемские персонажи. Вот они ходят медленно по главной улице с палочками, в чесучовых жилетках и котелках. Многие сидят на складных табуретках возле своих магазинов и зазывают покупателей. Утопая в мягком кожаном сиденье брички, проезжает ксендз, его приветствуют, становясь на колени.
Заночевали мы в Чорткове, в одной из гостиниц. Чаплин и я заняли на втором этаже крайнюю комнату с выходящим на перекресток улиц балконом. Посидев немного на свежем воздухе и рассказав друг другу о своих впечатлениях, пошли спать, так как на пять утра Шестаков назначил выезд. Но уснуть нам так и не пришлось. Едва задремали, как послышался тихий стук в дверь.
— Войдите! — крикнул Чаплин и стал снова неохотно одеваться. В комнату быстро вошел юркий молодой человек.
— Прошу, пане офицер, може на ночь вам девка потребна? — обратился он к нам на ломаном польско-украинском диалекте.
— Нам от вас ничего не нужно. Спать только мешаете. Однако любопытно: это ваша профессия?
Молодой человек сделал отрицательный жест, стал что-то говорить, но так быстро, что Чаплин вынужден был его остановить и, усадив на диван, попросил медленно повторить свой рассказ.
Оказалось, он маляр высокого класса, имеющий парижский диплом. В Чорткове парень третий день, остановился у дяди, хозяина гостиницы. До этого жил во Львове, откуда бежал при приближении немецких войск,
