Шрифт:
Закладка:
Но в то солнечное осеннее утро 1940 года мир представлялся нам в радужных красках. Война грохотала еще за нашими границами, и мы, признаюсь по совести, слабо верили, что она скоро может постучаться и в наши двери.
Саперы продолжали заниматься своим делом. В Прибалтике оборонительные работы получили особенно широкий размах. Туда перебрасывали не только инженеров, но и целиком строительные участки, даже управления. На прошлой неделе наше 210-е Каменец-Подольское управление строительства погрузили в эшелоны и дали направление на Мариамполь.
Рассказывают, что даже Военно-инженерную академию потревожили и многим преподавателям пришлось прощаться со своими женами на Ржевском вокзале.
И вдруг еще новость — за подписью начальника Главного инженерного управления Наркомата обороны СССР генерал-майора А. Ф. Хренова получена телеграмма: «КОВО Шестакову. Выезжайте Ригу».
Вскоре вместо него прибыл в штаб пожилой уже генерал А. Ф. Ильин-Миткевич. Многие из нас были знакомы с ним только как с автором справочника командира инженерных войск.
Незаметно наступил новый, 1941 год. Идут дни за днями. Уже вступает в свои права весна. Солнце хотя и редко показывается сквозь пелену тяжелых дождевых туч, но все же дает себя чувствовать. Быстро бегут и шумят по крутым мощеным улицам Киева талые воды. В бывшем Купеческом саду убирают аллеи и красят в светло-зеленый цвет скамьи. Скоро здесь будет играть симфонический оркестр.
Завтра выезжаю в Новоград-Волынский и Могилев-Подольский укрепленные районы. Кто их знает, в каком они состоянии. Я знаком ведь с ними пока по донесениям и отчетам. Впрочем, знакомство теперь излишне. Пришла директива срочно законсервировать все старые УРы, вывести на Сан воинские части, а охрану сооружений возложить на вольнонаемных вооруженных сторожей.
Мне кажется это какой-то бессмыслицей. Сколько сил и энергии вложено, чтобы возвести эти железобетонные доты, вооружить и оснастить их оборудованием. А прекрасные километровые подземные инженерные сооружения «Серебрия», «Гульские мины» — неужели и их забросить, засыпав землей? Немцы уже забрались на Балканы. Они вовсю орудуют в Румынии. Возможно, их наблюдатели, облачившись в легкие весенние плащи, ходят теперь по песчаному берегу Днестра и высматривают удобные места для переправ...
Днем мы с военинженером 3 ранга Евгением Ангеловичем проверяли Киевский УР. Я просто влюблен в Женю. Он еще очень молод, почти юноша, но уже хороший инженер-механик и прекрасной души человек. Его жену тоже зовут Женей. Я с ней не знаком. Даже не видел, но узнал ее имя из телефонных разговоров. Часто задерживаясь по вечерам на службе, Женя всегда звонит ей домой, называя ласково Жён. «Они, должно быть, счастливы, — думаю я. — А вот Паша Аралов, мой однокашник, так ведь и не сумел устроить своей жизни. Значит, верно, что «не каждому дано яблоко».
Мы с Ангеловичем объезжаем все сооружения верхом на лошадях: другой вид транспорта в эту распутицу только помеха. Женя проверяет фильтровентиляцию, водоснабжение и силовое оборудование, я — все остальное.
Радости мало. Дворики залиты водой, она проникла и в сооружения. Маскировочные каркасы совсем провалились и требуют срочной замены, пулеметные столики заржавели, насосы «Красный факел» не работают, как и вентиляторы. За весь день нигде не встречаем сторожевых дозоров. Да и где встретить, если их всего 20 человек на весь УР, и те в большинстве старики, инвалиды.
Зато на командном пункте в Святошино настоящий рай. Глубоко в подземелье все залито электрическим светом, тепло, мягкие кожаные кресла, диваны и большие письменные столы, обитые черным дерматином, есть даже чернильные приборы, пепельницы.
— Неужели мы так бедны, — спрашивает Ангелович, — что не можем нормально содержать наши УРы? Это же черт знает что такое! Сотни миллионов истратили, и что же? Я, помню, еще ребенком был, когда здесь начали строить эти сооружения. Бывало по целым дням с мальчишками гоняешь по Святошинскому лесу, а по просекам — машины, подводы, груженные щебнем, песком, лесом. Все идут и идут, и, казалось, конца им никогда не будет.
Женя достает коробку папирос «Киев», закуривает и угощает меня.
— Не думаю, что это из-за отсутствия средств отказываются от сохранения старых УРов, — говорю я. — Видимо, считают, что они теперь уже не нужны.
— Не может быть, — возмущается Женя. — Это самообман. Наши укрепленные районы — прекрасные оборонительные рубежи, и их нельзя забрасывать. Оборона должна быть теперь глубокой. А Киевский УР? Разве можно найти лучшее предмостное укрепление.
Кажется, сама природа за нас об этом позаботилась. Что же, прикажете консервировать, землицей засыпать?
— Я вам, Женя, этого ведь не говорю. Чего вы так раскипятились?
Ангелович постепенно остывает и уже почти спокойно говорит:
— Не сдавайтесь, товарищ начальник! Требуйте отмены консервации и средств на поддержание жизни наших укрепленных районов. Либо мы это сделаем, либо, вот увидите, вспомните потом меня, будем крепко биты за эту нашу беспечность.
Война началась
Утро 22 июня 1941 года... Нехотя открываю глаза и никак не могу понять, почему меня подняли в такую рань. Будильник показывает только седьмой час. Жена прильнула к окну. Она уже совсем одета, и только незаплетенные косы свидетельствуют о какой-то поспешности.
— Почему ты не спишь?
— Скорее, скорее иди сюда! Не слышишь разве?
Вскакиваю с постели и подбегаю к окну. С улицы доносится тревожный гул сирен и отдаленный рев паровозов. У всех калиток стоят женщины в противогазах и белых нарукавниках с красными крестами. Максим, наш дворник, теребя свою большую рыжую бороду и жмуря глаза, смотрит куда-то ввысь. Над западной окраиной города видны разрывы зенитных снарядов.
— Что это? — спрашивает жена.
— Ах, да, сегодня ведь воскресенье, и Осоавиахим, видимо, проводит учебную тревогу.
В комнату без всякого стука врывается соседка Марья Михайловна, вся в слезах.
— Что с вами? Что случилось?
— Только что бомбили... немцы... война...
