долго никто не задерживается. Все спешат: одни с повестками в военные комиссариаты, другие в свои учреждения, а третьи в продуктовые магазины, занять место в длинном хвосте очереди.

Воздушные тревоги и назойливый голос диктора стали мало тревожить киевлян. Переполненные несколько дней назад убежища и подвалы начинают пустовать.

Сквозь толпу, запрудившую вестибюль и почти весь коридор, протискиваюсь в кабинет Салащенко. Но едва я распахнул дверь, как с радостными возгласами набрасываются на меня Геня Лосев, Саша Фомин и Миша Чаплин, которого никак не ожидал здесь встретить. Больше всех шумит Лосев.

— Разрешите представить, — говорит он, держа за руку Мишу, — руководящий товарищ из центра.

— Да, да, — подтверждает важно Чаплин, — я сегодня из Москвы на «Дугласе» прилетел. Проверить надо вас, как воюете.

— Друзья! — восклицает Аралов. — Мы еще воевать и не начали, только собираемся, а инспектор уже тут как тут. Люблю четкость.

— И письма любишь получать?

Чаплин достает из левого кармана гимнастерки небольшой голубоватый конверт и отдает его.

— Какая радость! — восторгается Лосев. — И кто бы это ему мог писать, да еще в таком конверте и в такое время.

— Оля, конечно...

Паша Аралов убегает, все не решаясь еще раскрыть драгоценное письмо. Из соседней комнаты глуховато доносится чей-то голос:

— Под Луцком идут сильные танковые бои. Немцы несут тяжелые потери, но, не считаясь ни с чем, они рвутся на восток.

Оперативной группе, которую мне придется возглавлять, поставлена задача — успеть до подхода противника добраться в Клессово и подорвать, уничтожить все каменные разработки, машины и механизмы.

— К рассвету все выедете, — сообщает входящий Салащенко, — с боевыми распоряжениями познакомитесь у Михаила Андреевича.

Главного инженера отдела оборонительного строительства военинженера 1 ранга Михаила Андреевича Полякова мы называем стариком. Все, кто давно знаком с ним, помнят его все таким же — с седой шевелюрой и болезненно-желтым, одутловатым лицом.

Старик несколько мешковат, удивительно спокоен и, что самое ужасное, очень нерешителен. Салащенко и он — две противоположности.

За день управление получает уйму шифрограмм из Москвы, со строительств, и все, конечно, срочные, требующие немедленного исполнения или решения. Салащенко воспламеняется и нервно начинает бегать по кабинету. Тогда на помощь приходит Михаил Андреевич.

— Не кипятись, Иван Евменьевич, — спокойно внушает он. — Присядь. Чего зря горячку пороть? Пускай шифровки полежат пару дней, отлежатся, а там... и острота многих пропадет, сами по себе отсеются. Ну, а на те, что будут еще кричащими, ответим.

Не любит также Поляков подписывать бумаги. Всякий документ, как бы он ни был мал по своей значимости, если только попадет в руки к Михаилу Андреевичу, обязательно претерпевает многократную правку, по нескольку раз перепечатывается и всегда отправляется с запозданием.

И все же мы уважаем Полякова, охотно ходим к нему за советами, ценя его светлый разум, большой житейский опыт и человечность. Самые «маленькие» люди в любое время могут к нему пройти, и с каждым он находит что-то общее. Даже сейчас, когда кругом такая сумятица, старик сидит за своим столом и шутя спрашивает младшего воентехника:

— Ну, рассказывай, кто у вас глава семьи, кто кому первый докладывает?

Молодой воентехник смущается, зная, на что намекает Михаил Андреевич. Его жена военврач 3 ранга.

— Простите, — прерывает Чаплин Михаила Андреевича, — у вас должны быть боевые распоряжения.

— У меня, конечно, — неторопливо отвечает Поляков и шарит в столе. — Хорошо, что вы все пришли. Надо выезжать, ничего не поделаешь. Старые УРы будете срочно приводить в боевую готовность. Через часок получите инструкцию — и в дорогу.

Оказывается, я должен выехать не в Клессово, а в Жмеринку. Со мной — Аралов, Ангелович, Лосев. В другую группу входят Фомин и Чаплин. Они держат курс на Шепетовку.

Подходит ко мне Ангелович.

— А помните нашу беседу на КП в Святошино? Теперь разве успеем мы до подхода немцев что-либо сделать на старой границе. — И уже совсем тихо, как бы сам себя спрашивая, продолжает: — А не зацепиться ли за такую преграду, как Днепр? Может, и выезжать никуда не стоит, а лучше, пока есть время, укрепить левый берег?

— Вы бросьте мне эти штучки, — неожиданно вмешивается в наш разговор Чаплин. — Хотя вы и Ангелович, но витать в небесах не надо. Лучше обопритесь на землю. Что же это, молодой человек, немцев хотите до Киева пропустить? Не выйдет!

В комнату входят незнакомый мне генерал с Золотой Звездой на груди и Салащенко.

— Аркадий Федорович Хренов, — знакомит Салащенко.

«Ах вот он какой, — думаю я. — Герой советско-финской войны. Совсем невысокий, и даже без усов. А воевал здорово».

Генерал Хренов рассматривает карты Тираспольского и Кодымского укрепрайонов. Аркадий Федорович, усевшись на диван, спрашивает меня:

— Вы сами бывали когда-нибудь в этих местах?

— Так точно, товарищ генерал. Десять лет назад в Тирасполе я забетонировал первое огневое сооружение.

— В таком случае рассказывайте. Мне эти сведения нужны очень. Я назначен начинжем Южного фронта.

Беседа длится не более получаса. Хренов поспешно уходит, оставляя мне на память остроочиненный карандаш [45] «Тактика», и, самое главное, вселяет уверенность и бодрость духа.

Часы показывают полдень, а работы непочатый край. Надо получить и изучить с товарищами инструкцию, о которой говорил Михаил Андреевич, позаботиться о транспорте, документах, деньгах.

— Да, надо, наконец, решить и семейные дела — отправлять ли жену с ребенком к родным в Харьков или оставлять здесь. Лучше, пожалуй, отправить.

Звоню на станцию. Девушка из справочной отвечает скороговоркой:

— Билетов в продаже нет. По броне можно, — и вешает трубку.

В комнате становится темно. По крыше стучит первая крупная капля дождя.

И уже снова вызывает Салащенко. Здесь Поляков зачитывает наспех составленную инструкцию и дает пояснения. Сегодня он был как-то живей обычного и на вопросы отвечал решительно и остроумно.

Допоздна мы все бегаем в бухгалтерию, гараж, хозяйственную часть, беспокоясь об обеспечении