Есть данные, что наши войска оставили Белую Церковь, Фастов. Вместе с тем говорят, что уровские части оказывают сопротивление немцам севернее Шепетовки и в Новоград-Волынском.

Тем временем в Киев ввели новые войска, которые заняли оборону по всему обводу. В сочетании с огнем довольно значительного количества дотов, естественных преград и противотанковых рвов перед передним краем обороны все это представляет значительную силу.

Над городом продолжают беспрерывно летать немецкие самолеты, но они не бомбят, видимо, надеются захватить его целехоньким. Более того, гитлеровцы даже перестали налетать и на мосты через Днепр. Последние дни наши саперы подготавливают переправы к взрыву. Это очень большая и ответственная задача, и она поручена Виктору Кашникову.

Неудачный опыт с преждевременным взрывом моста на реке Ирпень не давал покоя Ильину-Миткевичу.

— Вы понимаете, — убеждал он своего адъютанта, — в этом деле нельзя ни поспешить, ни опоздать. Один раз мы уже поспешили, и это чуть не стоило мне головы.

— Да будет вам волноваться зря, товарищ генерал. Кашников справится.

Вошел энергичной походкой Салащенко.

— Товарищ генерал, слыхали, сегодня по приговору Военного трибунала расстрелян бывший комендант Новоград-Волынского укрепленного района... За трусость.

— Что вы говорите?

— Да, расстреляли за трусость. Некоторые гарнизоны там до сих пор сражаются, а этот прохвост сбежал.

Салащенко закуривает и, видя, что генерал удручен его сообщением, начинает докладывать ему что-то другое. Принесли обед. На генеральском столе появилась банка законсервированного клубничного компота из чаплинских запасов. Это умилило старика, и он немного успокоился.

С радостной вестью прибежал офицер оперативного отдела. Он бойко, с большим апломбом отчеканивая каждое слово, сообщил, что внезапный огневой налет «катюш» в районе Голосеевского леса произвел на немцев ошеломляющее впечатление. Фашисты в панике бросились удирать, оставив на поле боя немало трупов и оружия.

Радости нашей не было границ. Хорошая весточка мгновенно облетела все отделы штаба, многие офицеры целовали друг друга. Через несколько дней фронт У Киева стабилизировался. Наступило затишье. Немцы, получив хороший урок, отказались от удара в лоб и решили обойти город. Они начали решительные наступательные действия на севере, в направлении на Чернигов, и на юге, в сторону Черкассы — Кременчуг.

Уже давно поспели богатые хлеба, а убирать их некому. Осыпается золотая украинская пшеница. В садах налились и созрели ароматные яблоки, сливы и груши.

Вокруг беленьких хаток горят всеми цветами радуги осенне-летние цветы.

Но люди, гонимые заревом войны, словно не замечают этих даров природы. Бесконечными потоками беженцы идут на Восток, покидая насиженные места.

Эвакуируются жители и предприятия Черниговской, Киевской и Полтавской областей. Уезжают, оставляя родные края, сельские учителя, врачи, агрономы и колхозный актив.

Чубатые казаки кавалерийской дивизии заняли оборону от Кременчуга до Черкасс. Собственно, это только редкие дозоры. Лихие конники в темноте скачут по большаку вдоль берега, посматривая, не переправляются ли немцы где-нибудь через Днепр.

На берегу реки раскинулся Градижск — районный центр, родина Саши Фомина. Напротив, по ту сторону Днепра, — старинный украинский городок Чигирин. Но там уже немцы. А здесь Советская власть. Председатель райисполкома и секретарь райкома партии выбились из сил. Сейчас они о чем-то конспиративно беседуют в соседней комнате с братом Саши Архипом, старым коммунистом, участником гражданской войны. Мы с Сашей догадываемся, что Архип, как и в 1918 году, останется в тылу у немцев и будет партизанить.

Градижский район входит теперь в зону строительства нашего рубежа, который мы оборудуем по линии Ромны — Лубны — Хорол и далее до Днепра. Как и под Киевом, на эти работы мобилизованы десятки тысяч людей. Руководят ими армейские управления полевого строительства. Появилась еще новая организация — Оборонстрой, довольно богатая различными строительными машинами, мобилизованными из народного хозяйства. Но технический персонал там состоит из гражданских специалистов, поэтому нашей группе поручена рекогносцировка рубежей обороны и приемка готовых сооружений Оборонстроя. Вот и приходится постоянно колесить по дорогам степной Украины.

В районе Бахмача встретился с Араловым и Чаплиным. Утром на станции они попали под сильную бомбежку. Немецкая «рама» высмотрела несколько эшелонов с горючим и боеприпасами, и вскоре девятка «юнкерсов» наделала много бед. Но Чаплин, пересидевший это время в щели возле депо, был, как обычно, в радужном настроении. Анекдоты — его слабость.

— Понимаете, один армянин...

Аралов обрывает рассказчика:

— Как тебе не стыдно, Миша, ерундой заниматься. Лучше скажи, долго на этом рубеже усидим? И вообще, до каких пор отступать будем?

— Ты что, меня за пророка принимаешь? Будем отступать до тех пор, пока фашисты выдохнутся, а потом, как Кутузов: выбросим их с родной земли и уничтожим.

— Значит, в Берлине будем? — спрашивает Аралов, и глаза его мечтательно устремляются куда-то вдаль.

Темнеет. Мы едем ночевать в Конотоп. Шофер Водянник что-то ворчит, показывая на надвигающиеся свинцовые облака. Понимать это надо так, что медлить нельзя. Скоро дождь — тогда по грейдерке никуда нам не добраться.

Дождь, сильный дождь настигает нас в самом городке, у единственной гостиницы. Она забита разным людом, но нам достается небольшая комнатушка с двумя кроватями.

Ужинаем и слушаем сводку Совинформбюро. Сначала подробно сообщается о какой-то стычке с ротой пехоты противника и об уничтожении нескольких его танков, а в конце как бы вскользь — об оставлении нами ряда городов... Очень тяжело слушать эти сводки.

В полночь я шлепаю по жирной черноземной грязи конотопских улиц. Хорошо, что у меня электрический фонарик, а то вряд ли удалось бы добраться до почты.

С Салащенко соединили довольно скоро. Он приказывает срочно выехать в Хорол, к начальнику армейского управления военно-полевого строительства полковнику Г. Ф. Зайцеву, помочь ему в рекогносцировке оборонительного рубежа. У него узнал также, что подполковники Тимофеев и Мелентьев отозваны в Москву для получения новых назначений.

Хорол, когда-то тихий уездный городишко, известный лишь тем, что родился там талантливый украинский поэт Павло Тычина, с приближением линии фронта как-то помрачнел.