– Снова сидит в саду? – спросила Нина, входя в кабинет; она была в просторном махровом халате и тапочках из овечьей шерсти. Волосы влажно поблескивали.

– Где же еще. – Мередит взяла письмо и передала его Нине. – Я звонила в университет. Тот профессор уже на пенсии, и больше мне ничего не смогли сказать.

Нина прочла письмо.

– Но теперь мы точно знаем, что мама как-то связана с Ленинградом, что именно там происходит действие сказки и что события в ней хотя бы отчасти реальны. Задам очевидный вопрос: Вера – это мама?

Да уж, вопрос на миллион.

– Если так, значит, она вышла замуж в семнадцать и тут же забеременела. Наверное, у нее был выкидыш или…

– Или у нас есть еще сестра или брат.

Мередит перевела взгляд в окно – на женщину, которая всегда казалась такой одинокой. Неужели где-то у нее есть другие дети, а то и внуки? Неужели она их бросила?

Нет. Это невозможно. Даже Аня Уитсон не могла быть такой бессердечной.

После того как родились девочки, Мередит пережила два выкидыша на позднем сроке. Справиться с потерей было чудовищно тяжело. Она некоторое время ходила к психологу, пробовала говорить с Джеффом, но скоро стало понятно, что для него это слишком тягостная тема. В конечном счете не осталось никого, кому она могла бы довериться, – ни друзей, ни родных. А когда она заговаривала об этом, ей тут же советовали «обратиться к специалисту». Никто не понимал, что ей просто хочется вспоминать о своих мальчиках.

Единственным человеком, с кем она даже не пыталась делиться болью, была ее мать.

Ни одна женщина, прошедшая через потерю ребенка – будь то в чреве или уже после рождения, – не промолчала бы, увидев, как с тем же горем столкнулась другая.

– Нет, сомневаюсь, – наконец сказала она. – К тому же Вера явно различает цвета.

В детстве Мередит отыскала в энциклопедии статью про зрительный дефект матери – ахроматопсию. Одно она знала точно: никакого «бледно-сиреневого» рассветного неба мать разглядеть не смогла бы.

– Может, мама – это Ольга?

– Или дочь, которая родится у Веры. Это сомнительно, но раз уж мы не знаем, сколько маме лет, допустить можно что угодно. Очень в мамином духе: рассказать свою историю, почти ничего не открыв о самой себе. Как же нам выяснить, кто она?

– Добиться, чтобы она продолжила рассказывать сказку. А я перерою весь дом до последней щелки. Если здесь есть хоть одна зацепка, то я найду ее.

– Спасибо, Мер, – сказала Нина. – Здорово, что ты со мной заодно.

За ужином Нина изо всех сил старалась вести себя как обычно. Она выпила водки, опустошила тарелку и попыталась начать беседу, но все это время поглядывала на мать, размышляя, кто же она такая. Нина с трудом удержалась, чтобы не задать этот вопрос вслух. Как журналистка, она хорошо понимала, что необходимо правильно выбрать момент и что нельзя спрашивать, если заранее не знаешь ответ. Мередит, судя по всему, занимали те же мысли.

Когда мать поднялась и объявила, что слишком устала и не будет сегодня рассказывать сказку, Нина едва не вздохнула от облегчения.

Она помогла Мередит убрать со стола (впрочем, толку от ее помощи было немного), поцеловала сестру, когда та уходила, и устроилась в кабинете отца. После чего села за компьютер и принялась искать информацию о Ленинграде двадцатых и тридцатых годов. Информации было море, вот только ответов она не дала.

Наконец, около двух часов, она с отвращением выключила компьютер. Она не сумела найти ни одного конкретного факта, который можно привязать к сказке. По сути, ничего нового она не выяснила Действие сказки происходит в Ленинграде при Сталине – это всё.

Постукивая по столу ручкой, Нина принялась перечислять вслух все, что им было известно, и тут ее взгляд упал на блокнот с заметками.

Из-под блокнота торчал краешек конверта с письмом от профессора. Она достала письмо и перечитала его, стараясь вникнуть в каждое слово. Ленинград. Участие. Исследование. Понимаю.

Мать знала, видела или пережила нечто важное – настолько важное, что этому посвятили научный проект.

Но что именно?

Большой террор? Сталинские репрессии? Может, мать была прима-балериной?..

Хватит, сказала себе Нина, переводя взгляд на потертую зеленую папку с русскими буквами. Затем вернулась к письму.

Что же вам от нее было нужно, Василий Адамович?

Когда она произнесла его имя, в голове будто щелкнуло.

Ответ – в подписи.

Первую букву имени – Vasily — он написал по-русски как «В». Та же буква написана на оборванном ярлычке папки.

С колотящимся сердцем Нина придвинула к себе папку с русской надписью. Кажется, после первой «а» там пробел? Что, если это имя и фамилия? Нина отбросила слово после пробела и стала думать о первых четырех буквах.

Она поискала в интернете кириллический алфавит и нашла в нем буквы, которые стояли на папке.

Первое слово – это имя из сказки. Вера.

Остальные буквы складывались в слово «Петровна».

Нина почитала в интернете про русские имена. Сначала идет личное имя, затем отчество, то есть имя отца с добавлением суффикса, и, наконец, фамилия. На папке написаны имя и отчество: Вера Петровна, то есть Вера, дочь Петра.

Нина откинулась на спинку кресла. Она чувствовала прилив адреналина – как и всегда, когда удавалось найти зацепку. Значит, Вера – реальная личность. Достаточно реальная, чтобы подписать ее именем папку, и достаточно важная, чтобы двадцать лет эту папку хранить.

Конечно, это открытие не проливало свет на вопросы, они по-прежнему ничего не знают о матери, а продолжать искать в интернете, не зная фамилии, просто бессмысленно. Но, возможно, профессор зачем-то изучал биографию Веры и в этом письме просит их мать поделиться известными ей деталями. Конечно, все еще остается шанс, что мать – это и есть Вера. А может, Ольга. Но эту загадку придется разгадывать как-то иначе.

Василий Адамович знал, что между их матерью и Верой есть какая-то связь, и его исследование тоже явно имеет к этому отношение.

Придя к такой мысли, Нина составила план.

Глава 17

В пять сорок семь прозвонил будильник, и Мередит отправилась на пробежку. Собаки, соперничая за ее внимание, неслись рядом.

К семи часам она уже была в питомнике и вместе со старшим садовником обходила ряды деревьев: они проверили, как поспевают плоды, обсудили последствия заморозков и упаковочные мешочки, в которые будут помещены яблоки. В десять утра она сидела за своим столом и изучала прогнозы на урожай.