Мама обходит стол.

– Мы о вас наслышаны, ваше высочество. Добро пожаловать в наш дом.

– А уж я-то сколько всего слышала, – хихикает Ольга. – Вера только о вас и болтает!

– Мне она тоже много о вас говорила, – отвечает Саша с улыбкой.

– В этом вся Вера, – произносит мама, – она у нас любит поговорить. – Она крепко жмет ему руку и пристально вглядывается в его лицо. Наконец, словно бы увидев то, что искала, отпускает ладонь Саши и подходит к самовару. – Хотите чаю?

– Да, спасибо, – отвечает он.

– Я слышала, вы учитесь у священника, – говорит ему мама. – Должно быть, очень интересно.

– Да, и учусь прилежно. Я буду хорошим мужем.

Мама еле заметно вздрагивает, но продолжает как ни в чем не бывало разливать чай.

– И что же вы изучаете?

– Я мечтаю стать поэтом, как ваш муж.

Вера видит все будто в замедленном темпе: он произносит страшное сочетание – «муж» и «поэт», – а мама, услышав эти слова, спотыкается и роняет хрупкую чашку. Чашка разбивается вдребезги, и горячие брызги летят на Верины голые лодыжки. Она вскрикивает.

– Поэт? – произносит мама, будто не замечая, что дорогая ей старинная чашка превратилась в осколки. – Я полагала, что опасно доверять Веру принцу, но это…

Вера с ужасом понимает, что забыла предупредить его.

– Не волнуйся, мама. Тебе не придется…

– Вы говорите, что любите ее, – продолжает мама, не слушая Веру, – и по вашим глазам я вижу, что это правда. И все же вы готовы обречь ее на опасность, которая уже погубила нашу семью.

– Я никогда не подвергну ее опасности, – серьезно отвечает он.

– Ее отец обещал мне то же самое, – с горечью возражает мама. По одному слову «отец» можно понять, что она вне себя.

– Ты не запретишь нам пожениться, – говорит Вера.

Мама наконец поднимает взгляд на дочь. В ее глазах, таких родных, Вера видит только мучительное разочарование.

Решимость покидает ее. Еще десять минут назад она не могла и помыслить, что должна будет выбирать между ним и семьей… но мама, кажется, требует именно этого. Когда такой выбор стоял перед ней самой, мама решила сбежать со своим поэтом – а потом, испытывая нужду, пристыженно вернулась к семье. Хоть бабушка и дала ей приют, от их любви друг к другу почти ничего не осталось.

Вера прикасается к своему животу, рассеянно его гладит. В грядущие месяцы она не раз будет вспоминать этот миг, осознавая, что уже тогда носила в чреве ребенка, но пока она только охвачена страхом…

– Хватит.

Отворив дверь гардеробной, Мередит выбралась из убежища. Спальню заливал голубой лунный свет, и мать в нем выглядела изнуренной. Ее плечи поникли, длинные пальцы подрагивали. Но сильнее всего пугало лицо, которое было бледнее обычного, мертвенное. Мередит подошла к кровати.

– Мама, ты в порядке?

– Ты подслушивала, – сказала мать.

– Да, – призналась она.

– Почему?

Мередит пожала плечами. Она и сама не знала ответа.

– Что ж, ты права, – сказала мать, откинувшись на подушки. – Я на самом деле устала.

Она еще ни разу не признавала ее правоту.

– Мы с Ниной о тебе позаботимся, не волнуйся. – Мередит чуть было не погладила мать по голове, как ребенка, но вовремя спохватилась.

Нина встала рядом.

– А о вас-то кто позаботится? – спросила мать.

Мередит хотела было ответить, но осеклась. Она вдруг поняла, что мать впервые в жизни обратилась к ним почти что ласково и что вопрос ее вполне справедлив.

Однажды матери не станет и останутся только Нина и Мередит. Будут ли они друг о друге заботиться?

– Ну, – спросила Нина, когда они вышли из спальни, – и давно ты подслушиваешь?

Мередит не замедлила шаг.

– С первого дня.

Нина побежала за ней по ступенькам.

– Тогда какого черта ты решила ее перебить?

Мередит вошла на кухню и поставила кипятиться воду.

– Уму непостижимо, – сказала она сестре, – обычно, глядя на мир через видоискатель, ты видишь все до мельчайших деталей.

– Да. Ну и что?

– А сегодня весь вечер сидела бок о бок с мамой и даже не заметила, что она еле держится.

– Чья бы корова мычала.

Мередит чуть не рассмеялась от столь ребячливого ответа.

– Слушай, я понимаю, что выдался тот еще день и тебе так и хочется с кем-нибудь поругаться, но, пожалуйста, не сейчас. Я лучше поеду домой и попробую выспаться в своей холодной кровати. Обсудим сказку завтра, идет?

– Идет. Но ты не отвертишься.

– Ладно.

После ее ухода Нина еще долго сидела одна на кухне, обдумывая то, что сказала сестра.

Ты даже не заметила, что она еле держится.

Это действительно было так.

Нина и правда не заметила, что мать устала. Конечно, она могла списать все на увлечение сказкой или на темноту, но в обоих случаях ей пришлось бы слукавить.

Когда-то давно она освоила несложный прием – научилась, глядя на мать, как бы ее не видеть. День, когда все это началось, она помнила до сих пор.

Нине было одиннадцать, и она еще не оставила попыток полюбить мать безусловной любовью. В тот год ее команда по софтболу пробилась на чемпионат штата, который проводился в Спокане.

Нина сгорала от нетерпения, несколько недель только и говорила, что о предстоящей поездке. Наконец-то мама будет мной гордиться, думала она. Как наивно.

Вспоминать этот день оказалось неожиданно больно.

Папа был на работе, поэтому отвозить ее на вокзал пришлось матери. Мэри Кей тоже ехала с ними и всю дорогу до станции не прекращала оживленно болтать со своей мамой. Когда они прибыли на место, Нина закинула рюкзак на плечо и побежала к стайке девчонок, смеясь и крича: «Пока, мам! Я помашу тебе из окна!»

Перед отходом поезда все девочки прилипли к окнам и стали махать родителям, выстроившимся на перроне.

Нина искала мать в толпе, но ее там не было.

Она даже не удосужилась помахать дочери на прощанье.

С того дня Нина, как и Мередит, стала папиной дочкой, почти перестала разговаривать с матерью и хоть чего-нибудь от нее ожидать.

Только так она могла оградиться от боли.

Но сейчас эту привычку придется переосмыслить. Годами, глядя на мать, она толком ее не видела; точно так же, как Мередит, слушая сказку, на самом деле ее не слышала. В представлении обеих сестер сказка была всего лишь занятной историей – и возможностью насладиться голосом матери.

Теперь же все было иначе.

Чтобы сдержать данное папе обещание, Нине