на свои вопросы, и он исполнил свой долг, не кривя душой. А эти двое… – Распорядитель на секунду замешкался, подбирая слова. – А вместо благодарности Эоло встретил угрозы и оскорбления.

– Замолчите оба! – рявкнул Гибал на близнецов и снова обратился к тебе: – Я надеялся на твое благоразумие, Эоло. Ведь ты единственный во всем Ирадене знаешь, куда девался Мават.

– Не знаю, Глашатай, – напряженно отозвался ты. – Ума не приложу.

– Твоя преданность Мавату делает тебе честь, – произнес Гибал после недолгого молчания. – Однако ты сам говорил, как сильно он переменился. Покуситься на тебя. Тебя, своего преданного соратника! Оскорбить Матерь Зизуми – явиться в Обитель Безмолвных и выволочь женщину на улицу. А довершить все убийством Радиха. Мават не просто не в себе, он спятил и стал угрозой для Вастаи. Нужно разыскать его прежде, чем он натворит новых бед! Этим ты окажешь огромную услугу не только Вастаи, но и всему Ирадену. И снищешь мою глубочайшую признательность. Надеюсь, ты понимаешь.

– Понимаю, Глашатай Ворона. – Только ценою неимоверных усилий тебе удалось не выдать своих чувств. – Но, к сожалению, ничем не могу помочь.

– Ты ведь сообщишь, если Мават свяжется с тобою? – допытывался Гибал.

– Глашатай Ворона, если мне станет известно, где скрывается мой господин, ты узнаешь об этом первым.

– Лучшего ответа и желать нельзя, – милостиво кивнул Гибал. – А теперь ступай. Не подведи, Эоло. На тебя вся надежда. Лорд Дэра, я скоро присоединюсь к вам в зале.

– Глашатай, – с поклоном попрощался распорядитель.

Ты тоже поклонился и, демонстративно не замечая близнецов, двинулся вслед за своим спутником к выходу.

– Господин распорядитель, спасибо, что выручили, – произнес ты уже на лестнице.

– Я всего лишь выполнял свой долг, – откликнулся тот. – А любопытная вышла беседа. Если вдруг понадоблюсь, обращайся.

С этими словами Дэра примкнул к толпе распорядителей, смиренно поджидавших Гибала.

На улице было душно, ни ветерка. Едва уловимо тянуло дымом. Дыма в Вастаи всегда в избытке, но он быстро рассеивается. Однако сегодня темное облако висело над крышами, на юго-востоке к небу и вовсе поднимались черные клубы. Народ на площади останавливался, вытягивал шеи.

Твой взгляд, напротив, был прикован к Тиказ, опустившейся на колени подле башни. Ладони сжаты в кулаки, алые и зеленые шелка платья изорваны.

Завидев тебя, она с истошным воплем вскочила, схватила тебя за плащ и притянула к себе.

– Мерзавец! – воскликнула Тиказ. – Отвечай, где он? Где этот вероломный пес?

– Не знаю, госпожа.

Тиказ взяла тебя за грудки и придвинулась вплотную.

– Отдай мне свой нож, – зашептала она со свирепой гримасой. – Мой отняли. «Чтобы не покалечила себя». Покалечить себя! Ха!

Она тряхнула тебя, как куклу, и, запрокинув голову, завыла.

– Госпожа, успокойтесь, – нарочито громко произнес ты и, в мнимой попытке отстраниться, плотнее запахнул плащ, шепнув: – Возьмите. – А потом уже громче: – Госпожа, проявите благоразумие. Ступайте домой, близкие о вас позаботятся.

Тиказ проворно вытащила у тебя из-за пояса клинок и спрятала среди обрывков юбки.

– У меня больше нет дома! Он мертв! Мой отец мертв! Твой хозяин убил его. – Тиказ снова тряхнула тебя и лихорадочно зашептала: – Мават еще пожалеет, что родился на свет.

Весь ее облик и тон свидетельствовали о серьезности намерений.

– Я собрала и спрятала кое-какие вещи. Расправлюсь с этими двумя ублюдками и вернусь к матери. Поехали со мной. Решайся.

– Госпожа, – тихо возразил ты, старательно делая вид, будто пытаешься урезонить мстительницу (многие на площади глазели на вас, забыв про пожар). – Отправляйтесь к матушке немедля. А этих негодяев предоставьте нам.

– Слова настоящего мужчины, – презрительно фыркнула она и зарыдала пуще прежнего. – Еще пожалеет, слышишь? Я вспорю ему брюхо и выпущу кишки! Расчленю на куски, отрублю голову и оставлю гнить у всех на виду!

Отброшенный ее рукою, ты едва не упал.

– Передай! Передай ему мои слова!

Тиказ рухнула на колени и, заслонив лицо руками, горько заплакала. Теперь все зеваки смотрели только на вас. Ты уже засобирался на постоялый двор, но, поразмыслив, отправился на юго-восток, затянутый черным дымом.

На окраине города горела лачуга: соломенная крыша была объята пламенем, из двери и единственного окна валил дым. Погорельцы – две женщины и с полдесятка ребятишек всех возрастов – сгрудились на улице. Тем временем огонь успел перекинуться на крышу соседнего здания. Люди двумя шеренгами выстроились к колодцу и по цепочке передавали друг другу ведра – не сбить пламя, нет, лачугу было уже не спасти, в отличие от близлежащих зданий, которые и поливали водой. Ты бросился помогать и много часов провел в бесплодной борьбе со стихией, погубившей в итоге еще три дома. Когда пожар удалось потушить, вы застыли – измученные, перепачканные копотью, с легкими, полными сажи, – оцепенело глядя на обугленные стены. А через пять минут поднялся ветер, мощные порывы разогнали остатки гари, и с моря на Вастаи хлынул дождь.

До постоялого двора ты добирался по щиколотку в воде. Мокрый насквозь, ты ступил в лужу на крыльце, которая успела наполниться еще больше, пока тебе отпирали дверь. Хозяйская дочь побежала за новой стопкой одеял – прежняя уже не справлялась с наводнением.

– Вы были на пожаре, – сообразила она, ногой подсовывая одеяло под дверь. – И почему ливень не начался раньше!?

У тебя вырвался горестный смешок:

– Да, запоздал немного. Леди Тиказ по-прежнему на площади?

За окнами не было видно ни зги.

– Она наверху. Когда небеса разверзлись, я сразу отвела ее в дом, а чтобы вы не столкнулись, от греха устроила ее в своей комнате.

– Вот и славно.

– А с чего начался пожар? – выпытывала дочь хозяйки.

– Не знаю.

Дома в Вастаи возводят преимущественно из камня, а крышу покрывают черепицей. Однако кое-где попадаются соломенные, да и деревянных конструкций повсюду в избытке: потолочные балки, опоры, лестницы, двери. Чего уж говорить о воспламеняющейся мебели и утвари. Из-за очагов периодически вспыхивают пожары, но за минувшие триста лет ни одно здание в Вастаи не сгорело дотла. Обычно это объясняется милостью бога – малого, если речь о селах и деревнях, и крупного в городах и градах. Люди, в свою очередь, убирают горючие предметы от открытого огня, а на ночь засыпают очаги золой. Впрочем, даже приглушенное пламя способно разгореться, если хозяйка по забывчивости уронит в него тряпку. А когда пожаров не случается веками, люди зачастую теряют бдительность.

– Говорят, на ткацком станке загорелась материя – семейство нарочно пододвинуло станок к очагу, для света. Крыша занялась прежде, чем огонь успели сбить. –