и был о нем неизменно высокого мнения, за чем-то совсем уж отвратительным вроде истязания собаки или ребенка. К религии Тэтэ всегда относился брезгливо. Здесь постаралось не только правильное советское воспитание, но и неугомонная память Толика, вновь с лакейской расторопностью и услужливостью подсовывающая ему очередные фрагменты детских воспоминаний. Толика окрестили в младенчестве, втайне от отца, который уже тогда состоял в партии, предпочитая Богу святую коммунистическую троицу — Маркса, Энгельса, Ленина. Когда же Толик немного подрос, набожная бабушка, у которой он тогда жил почти круглогодично, начала брать его с собой в церковь. И довольно скоро маленький Толик проникся к ней стойкой неприязнью — к церкви, а не к бабушке. Неприязнь вызывала у него сама церковная атмосфера — непонятная, а потому особенно пугающая и отталкивающая. Он хорошо помнил полумрак, высокие и гулкие, как на вокзале, своды храма, удушливый запах ладана. Помнил, как во время причастия бабушка брала его на руки, и батюшка всовывал ему в рот серебряную ложку — точь-в-точь, как врач в больнице, осматривая больное горло мальчика, всовывал ему в рот свои металлические инструменты. Помнил тошнотворно терпкий вкус кагора и скользкие комья кутьи. Помнил гроб в углу у образов и жутковатую перебранку двух женщин в траурных кружевах — молодой и пожилой, с раздутыми варикозом ногами. Женщины что-то с ненавистью кричали друг другу, невзирая на присутствие покойника и живых пока еще людей, пытающихся их урезонить… Толик чуть слышно скулил и дергал бабушку за подол. Ему хотелось поскорее уйти отсюда и отправиться в волшебный магазинчик напротив, куда они с бабушкой заходили после службы. В магазинчике с потолка свисали липкие сталактиты, декорированные трупиками дохлых мух, на полках резвились пустоголовые шоколадные зайцы в ярмарочных кафтанах из фольги, а в полумертвом свете витрины мерцал скалистый обломок халвы. Толик получал в награду за терпение шоколадную "медаль" с бородатой дедморозовой мордой на аверсе, завернутую в негнущуюся шершавую бумагу халву и, успокоенный, шагал домой, надеясь, что бабушка никогда больше не поведет его в церковь. Но та продолжала водить.

К счастью, родители и дед Толика были нормальными советскими индивидами, чуждыми всей этой церковной пакости, навсегда оставшейся в его туманном детстве. Калужскую бабушку октябренок, пионер, комсомолец Толик, конечно, не стал любить меньше за те давние религиозные причуды, объясняя их бабушкиным возрастом и старорежимным воспитанием. Но Костя!.. Костя Княжич — с иконой, бубнящий под нос псалмы в окружении этих нелепых затхлых бабок!.. Ну, чисто поп, разве что без рясы. Непостижимо! Толик, естественно, никому ничего не скажет, но как, спрашивается, он теперь в школе будет смотреть Косте в глаза, отвечать домашнее задание, ходить вместе с ним в походы? То есть, нет — наоборот! Как Костя будет смотреть в глаза ему — Толику? Да, некрасиво все получилось…

Из раздумий его вывел чайник, который давно уж неистовствовал на плите, сигнализируя мальчику струйкой гневливого пара. Чаевничать в одиночестве Толику пришлось целый час, а то и больше. Чувствуя себя Венькой, пробравшимся в закрома кондитерской фабрики, Тэтэ был близок к тому, чтобы прикончить корзинку с печеньем, недальновидно оставленную ему Антониной, когда комнатная дверь, наконец, распахнулась и в коридор курлыкающей стаей выплыли женщины в платках. Потом они долго одевались и долго прощались с хозяевами, близняшками, Толиком, беспрестанно улыбаясь и по двадцать пять раз повторяя какие-то благодарствия и поздравления с праздником.

Проводив говорливых теток, Костя прошел на кухню. "Анатолий, ты не возражаешь, если мы с тобой тут побеседуем? — спросил он у истомленного ожиданием гостя. — В комнате дочки собираются смотреть "Спокойной ночи, малыши", а потом жена их будет спать укладывать". "Конечно, не возражаю. У вас тут весьма комфортно", — случайно узнав страшную тайну Кости, Тэтэ вдруг почувствовал себя в общении с учителем очень уверенным и раскованным. Ученики и прежде никогда не лебезили перед Княжичем, считая его едва ли не своим другом. Теперь же у Толика и вовсе возникло ощущение, что неожиданно проштрафившийся, как двоечник, географ целиком и полностью находится в его руках. Посмотрим, кто кому сейчас экзамен устроит.

"Еще чаю?", — Костя, судя по его хладнокровному тону, не испытывал и тени смущения за случившееся. "Нет, спасибо, — помотал головой Тэтэ. — Я, пока ждал вас, столько его выпил, что больше не осилю. Константин Евгеньевич, а можно вопрос? Что это там было в комнате?". — "Что ты имеешь в виду?". — "Ну… чем вы там занимались с этими женщинами?". — "Я им читал Евангелие. Сегодня Рождественский сочельник, завтра у православных великий праздник — Рождество, если ты знаешь, что это такое. По хорошему, конечно, надо было съездить в церковь на богослужение… Но ближайший действующий храм находится неблизко, не все могут туда вырваться. Кто-то неважно себя чувствует, у кого родные болеют, кому детей не на кого оставить. Да и как потом ночью обратно домой возвращаться? Общественный транспорт в это время уже не ходит, а личным транспортом мы не располагаем. Вот и решили собраться у меня и вместе почитать Евангелие. Здесь нет ничего необычного, мы вообще регулярно собираемся — и по праздникам, и в другие дни. Читаем, обсуждаем, молимся. Что-то вроде православного кружка. А в храм поедем утром". — "То есть, вы хотите сказать, что вы… верите в Бога?". — "Да. А что тебя в этом удивляет? Миллионы, даже миллиарды людей верили и верят в Него вот уже почти две тысячи лет". — "Но ведь вы — учитель!.. Я вас всегда считал человеком прогрессивным, здравомыслящим…". "А теперь, стало быть, считаешь мракобесом? — усмехнулся Костя. — В Бога верили многие из тех, кого бы ты, наверное, назвал людьми прогрессивными и здравомыслящими, великие деятели науки, искусства: Коперник, Галилей, Ньютон, Кеплер, Ломоносов, Менделеев, академик Павлов. Пушкин перед смертью исповедался и причастился. Почему же мне не верить в Бога?". — "Ну, хотя бы потому, что Бога не существует!". — "Но ведь ты только что признал, что он существует". — "Когда это?!". — "Секунду назад. Ты упомянул Его, назвал Его по имени — Бог. Как можно упоминать и называть по имени того, кого не существует?". "Нет, Константин Евгеньевич, это вы бросьте! — Толик со смехом откинулся на спинку стула. — Меня на такую детскую уловку не поймать! Если я говорю о ком-то, это еще не значит, что он существует. Я или вы, или кто угодно можем упоминать сказочных героев, гномов, например, но это не означает, что они есть на самом деле. Они выдуманы людьми — так же, как и Бог. Только и всего". — "А с