Совместные посиделки и игрища длились обычно до прихода кого-либо родителей, а то и до более позднего вечера. Барахтаясь в этом болотце безнаказанной лени и каникулярных удовольствий, Тэтэ не забыл о данном Косте Княжичу обещании отработать выданную авансом "четверку" за первое полугодие. Соблазн махнуть рукой на договоренность, придумав в оправдание какую-нибудь небылицу, разумеется, был, но Толик быстро отогнал его прочь. Так нагло обманывать учителя, к тому же — Княжича, было явно ни к чему. Приковав себя на пару часов цепями долга к учебнику, Толик, до катастрофы с дедом имевший по географии стабильную "пятерку", счел, что и на сей раз проблем с импровизированным экзаменом не возникнет. И тут же позвонил Косте, условившись прийти к нему назавтра домой.

Однако назавтра Толик к географу не пошел. Отцу, который по-прежнему исполнял роль образцового отца семейства, хотя и менее рьяно, вдруг дали отгул на работе, и они с сыном махнули в Москву: проведать сестру Тэтэ и вместе прогуляться по столице. Прогулка в снежный, но не морозный день удалась на славу. В Третьяковке Топчины соприкоснулись с прекрасным и толпами таких же культурно озабоченных сограждан, потом купили эскимо (Толик поклялся, что не скажет об этом матери, опасавшейся за его горло) и отправились на Красную площадь — поглазеть на ритуал смены караула у Мавзолея. Тэтэ видел это плацпарадное действо не в первый и не в сто первый раз, но снова был очарован державной поступью солдат в стальных шинелях, спаянных золотом ремней. В этой поступи, чеканной, выверенной и неодолимой, чувствовалась какая-то божественная механика, безупречная и точная в своей абсолютной отлаженности. Штыки воздетых карабинов сверкали на фоне парящих в небе куполов-тюрбанов Храма Василия Блаженного, печально и строго сверкал зеркальный гранит пирамидальной гробницы, и ощущение того, что находишься в самом центре не планеты, но вселенского мироздания, было полнейшим. Прежде Толика в такие минуты неизменно, как волной, омывало счастьем и гордостью от того, что он родился и живет именно в этой стране, а не в какой-либо другой. Но с некоторых пор наш непостоянный шут и его представления о счастье существенно изменились. После достопамятной ночи на даче у Перса сердце Толика втайне было отдано совсем другой стране, далекой и заманчивой, о чем до поры-до времени никому знать не следовало.

Вечером Тэтэ снова позвонил Княжичу: "Константин Евгеньевич, взываю о прощении! Простите меня, пожалуйста! Не получилось сегодня придти — по семейным причинам. Можно завтра? Часа в четыре?". — "Можно. Только на сей раз, Анатолий, давай уже точно, без отмен и опозданий, хорошо? В субботу я вряд ли смогу тебя принять. Да и в воскресенье тоже: это последний день каникул, и там у меня времени совсем уже не будет. Поэтому жду тебя именно завтра и именно в четыре. Договорились?". — "Конечно-конечно, Константин Евгеньевич! Завтра в четыре я у вас! До свидания!". — "До свидания".

Глава 25

Опозданий Толик и сам терпеть не мог, проявляя в этом вопросе несвойственную его возрасту радикальность. Людей, которые постоянно опаздывали, он откровенно презирал, за глаза называя их биомассой и будущим навозом истории. "Если человек не может контролировать время, если он не способен быть в нужный час в нужном месте, то он ни на что не способен и великим человеком не станет, — высокопарно говорил юный педант. — Если бы маршал Груши вовремя был у Ватерлоо, Наполеон выиграл бы битву (столь глубокомысленный вывод Тэтэ сделал, ознакомившись с поэзией и прозой Гюго). Вечно опаздывающим субъектам уготованы места лишь на задворках истории, в ее хибарах и клозетах, потому что такие субъекты — навоз истории". Тех же раззяв, кто не просто опаздывал без заслуживающей уважения причины, но и вовсе не приходил в назначенное место в назначенный час (бывают на свете и такие люди), Тэтэ нарекал уродами и впредь сторонился их, как прокаженных, какие бы теплые приятельские отношения ни связывали его прежде с этими людьми.

Столь высокие требования к окружающим ничего не стоят, если они не предполагают одновременно столь же высоких требований к себе. И надо отдать Тэтэ должное: он усердно старался этим требованиям соответствовать. Толик не был точным, как король, но не всякий будущий или уже воцарившийся король в 15 лет был так же точен, как Толик. И, тем не менее, на "экзамен" к Княжичу он все-таки опоздал. Трудно, очень трудно быть пунктуальным и точным на каникулах, когда жизнь твоя не подчинена жесткому школьному расписанию, и каждый новый день преподносит тебе, словно цветы — барышне, ворох нежданных сюрпризов и развлечений. Так было и на сей раз. С утра Венька сообщил ему, что на городском стадиончике проводятся мотогонки на льду, и они наспех перекусив (Тэтэ — наспех, а Венька — более основательно), отправились любоваться этим зрелищем, пропустить которое было бы верхом безрассудства. Любоваться гонками Толик собирался до трех часов, ну, максимум — до начала четвертого, чтобы потом, имея запас времени, спокойно добраться до дома Княжича, который жил на другом конце города. Однако трескучие мотоциклы, хрустальная крошка, летящая из-под их колес-жерновов, рев, дым и крики зрителей так увлекли его, что он, начисто забыв про Княжича и географию, проторчал на трибунах до наступления темноты, когда состязания, в конце концов, завершились. (Реанимируя впоследствии в памяти тот день, Толик никак не мог найти мало-мальски сносного объяснения припадку склероза, поразившему его столь непостижимым образом). Самым резвым мотожокеям вручили латунные вазочки, простуженные репродукторы на стадионе исполнили сиплый туш, и зрители потянулись по домам. На обратном пути Венька, успевший перехватить на стадионе лишь парочку беляшей, то есть, истерзанный голодом до крайности, уговорил друга зайти в кафе "Палитра", где они купили себе по пирожному ("Обожаю "картошку"!", — мычал Венька с набитым сладким бурым месивом ртом) и по картонному стаканчику чая. В народе "Палитру" называли "Поллитрой": хотя крепкие напитки в кафе не продавали даже из-под прилавка, бутылку вина здесь можно было купить беспрепятственно. После чая, воспользовавшись временным затишьем в Венькином брюхе, друзья продолжили путь к родным пенатам. "Ну, что, Венька, до конца каникул, как ни прискорбно это звучит, осталось два дня, не считая сегодняшнего, — говорил Толик. — Ты морально готов ко второй части Мерлезонского балета? Ко второму, стало быть, полугодию, а?". "Да какое там "готов"… — отдуваясь, понуро ответствовал Венька. — Скажи, Толян, почему жизнь так несправедливо устроена? Почему приятного в