и без того чувствовал себя виноватым, что он Томми примял, так еще теленок, когда увидел Веро, стал рваться с привязи и орать от счастья с таким чувством, что с Лошадника семь потов сошло, а гепарду рядом ухо заложило. Маркиз, будучи новым членом в коллективе, еще не до конца разобрался, у кого какие пристрастия, и, сев на задние лапы, изумленно крутил головой, смотря то на Григория, то на Веро.

Но Веро уже не до теленка было: перед нею на траве, весь в ее власти, лежал распластанный Томми. Она сама восхитилась тем, насколько драматичной сцена выходит, и не торопилась спускать курок, наслаждаясь моментом.

Томми лежал, закрыв глаза, раскинув руки, и слабо шевеля губами. Веро нежно взяла его за руку. Томми удивленно приоткрыл один глаз.

— Тебе плохо? — с чувством спросила его Веро.

— Ох, плохо… — простонал Томми.

— Насколько плохо? — ласково уточнила Веро.

— Так плохо, что хуже быть не может, — пробормотал он умирающим голосом.

— Думаешь, не может? — Веро, улыбаясь, погладила его по голове. — Тогда слушай сюда… Твоя Алиса — настоящая дрянь…

Глава 18

Но пока Томми приходил в себя, Лошадник сам был изумлен не меньше. Он не отводил взгляда от Принчипессы и все сравнивал ее с хозяйкой заповедника, которая еще несколько дней назад, когда он оленю гипс накладывал, орала на него благим матом, что он все не так делает.

— Одно лицо, — бормотал он в изумлении, — одно лицо… И кричит так же… Это как же такое может быть?

— А это ее сестра, — сказала Веро невнятно. — Ну да, близнецы… что тут еще скажешь?

Объяснять ему, что Принчипесса, в общем-то, одна, только две ее версии разные — одна талантливо с животными возится, а другая бездарно тарелки носит, Веро, как ни старалась, слов не находила.

Лошадник все равно не сдавался, все спрашивал, хотел докопаться до сути, но потом ему вопль помешал.

В двух шагах, за деревьями, Григорий с Маркизом подрались…

Ходили крепкие подозрения, что эти бои устроила Сорока. И пока гепард кусал теленка за ухо, а тот его в ответ бил копытом по морде, Сорока у публики ставки принимала. Буржуй в азарте даже в долги влез — он против Григория ставил.

Томми лежал от ринга в пяти шагах и, приподнявшись на локте, тоже с интересом смотрел бой. Он уже забыл о своих бедах и, в отличие от Буржуя, всею душой болел за Григория. Он только морщился иногда, ему Веро вид загораживала. Она носилась вокруг животных кругами и кричала «Фу! Фу! Фу!».

И пока Лошадник бегал за водой, чтобы свору разнять, Максимильян примеривался, как бы схватить Сороку и оторвать ей голову, только двое сохраняли вселенское спокойствие: Лошадь, которая мирно паслась в стороне, она решила, что на ее век потрясений уже хватит, и Принчипесса, которая задумчиво-отрешенно жевала травинку.

— Знаете, — сказала она, когда теленка с гепардом окатили холодной водой, а Сорока во искупление грехов была послана во дворец узнать, где Хорошую прячут, — надо гепарда во дворец взять. Нам тогда никакая охрана не страшна будет. Он всех напугает.

Все посмотрели на Маркиза. Тот уже немного обсох и, вернувшись обратно к своему благодушному нраву, снова тянулся к Григорию, чтобы лизнуть его в шею.

— Да-а-а… — сказал Максимильян за всех, — он, конечно, мощно всех напугает.

— Это он только на первый взгляд такой безобидный, — не сдавалась Принчипесса, — знаете, кого больше всех не выносят гепарды? Кошек. А какая кошка души не чает в Удаве? Туша! Помните, как она его дома обхаживала, с колен не слезала? И если мы подкинем кошку Удаву, то она прижмется к нему, как обычно, и нам только останется держать гепарда, который будет рваться, чтобы сожрать кошку. Вот тогда мы всех и напугаем.

Все немного помолчали. Дело оставалось за малым. Кто поедет за кошкой?

По всем приметам выходило, что Лошадь.

— Я?! — поперхнувшись, закашляла Лошадь. — Да вы все спятили! Как я ее повезу, за шкирку в зубах? Тьфу! Да вы знаете, что после этого мне должны будете?!

…Пришлось ей пообещать полкоролевства и медаль…

— Ну, медаль, я допустим, согласен, — пробормотал Максимильян, глядя вслед Лошади, — а королевство-то мы не рано раздавать начали?

Они тогда все вслед Лошади посмотрели. Два дня назад это было нахальное, цветущее животное, которое слово никому не давало сказать. А теперь Лошадь все больше молчала, прихрамывала, а на бедре у нее был размашисто налеплен пластырь.

После того как Лошадь проводили, явилась Сорока. Всем своим видом олицетворяла собой большое одолжение.

— Что встали, туристы? Нашла я вашу Хорошую. Она на кухне, далеко ходить не надо. Вон, глядите, отсюда видно. Голубая дверь со двора. Веро, ты же знаешь эту дверь?

Веро эту дверь знала. Через эту дверь продукты во дворец доставляли.

И когда утром, после встречи с Константином, Веро забегала к Хорошей, она с этой дверью очень близко познакомилась. Хорошая дала ей булочку и выставила на улицу, чтобы Веро не крошила на идеально чистой кухне. Веро тогда грустно присела у двери. А там как раз рыбу к обеду привезли — огромную щуку, двое работников ее с трудом на плечах тащили. И когда эти работники проходили мимо жующей Веро, они эту рыбу ей на босую ногу уронили. У Веро тогда вся лодыжка чешуйками покрылась.

И как потом только Веро, матерясь, ни отмывалась в фонтане, но ей до сих пор казалось, что, когда ветер поддувает, от ее ноги океаном пахнет.

— И поторопиться бы не мешало, — сказала Сорока, — скоро продукты начнут завозить. И охраны еще нигде не видно, самое время дворец брать. Ну, или хотя бы дворцовую кухню.

Но как ни предполагалось ударить по врагам всей ратью, коллектив стал стремительно распадаться.

Маркиз прыгнул в черемуху за белкой: он подумал, что это кошка. Григорий в восторге прыгнул за ним. Лошадник нырнул вслед за теленком и уже из кустов прокричал, чтобы его не ждали, он, как справится, сам всех догонит.

А потом и Максимильян на полдороге отстал.

— Мне по делу надо, — сказал он уклончиво и посмотрел куда-то в парк.

— Максимильян, — в негодовании уставились все, — ты обалдел! Нашел время!

— Мне по другому делу надо… Ну что, вы пять минут без меня не проживете?! Я же не за себя, я для всех стараюсь, у меня план есть. Сорока, а ты куда? Быстро на плечо, ты мне самому нужна.

Томми тогда больше всех возмущался. Они уже подошли к двери и