Шрифт:
Закладка:
Проверенного эффективного средства от болезни не было. Агнес Тилни, вдовствующая герцогиня Норфолк, приходившаяся Анне сводной бабушкой, уверяла Уолси, что «патока и царская вода»[71] дают желаемый эффект, при этом «следует воздерживаться от еды и питья в первые шестнадцать часов» и использовать смесь из «уксуса, полыни, розовой воды и крошек ржаного хлеба», которую заворачивали в льняную ткань и «вдыхали носом». Подобные домашние лекарства были сущим проклятием для практикующих врачей того времени. Когда леди Лайл[72] прописала «порошок» для лорда Эдмунда, третьего сына Тилни, очевидно страдавшего от камней в почках, он потом жаловался ей в письме: «От Вашего порошка я писаю так часто, что не рискну выходить из дома»2.
Вскоре было признано, что лучшая профилактическая мера – в течение недели держаться подальше от тех, кто недавно переболел. Тьюк оказался первым, кто, рассказывая об эпидемии, систематически выступал в защиту социального дистанцирования. «Инфекции… следует всерьез опасаться и избегать любых контактов, чего не может быть, если люди собираются большими компаниями в зараженных местах и там, где заражен воздух». Врач Джон Кайус, много писавший об этом заболевании, тоже признавал необходимость этой меры и советовал пить поссет – горячий напиток из молока, уксуса и трав, стимулирующий потоотделение3.
Кроме брата Анны в Уолтемское аббатство вместе с Генрихом уехала Екатерина, Брайан Тьюк, Томас Хинидж, Генри Норрис, Уильям Кэри и небольшой штат личной прислуги. Страх Генриха заболеть был хорошо известен. Каждый раз собираясь в Кале, он настаивал на том, чтобы город предварительно проверили на наличие инфекционных заболеваний4. Он выработал собственный режим изоляции и неукоснительно его соблюдал: каждый раз, когда кто-то из его окружения заболевал, король немедленно перебирался в другое место. При нем неизменно находился штат из четырех докторов и трех аптекарей, а сам он всегда охотно раздавал медицинские советы. Проявляя беспокойство о здоровье Уолси, находившегося недалеко от Лондона, он настоятельно рекомендовал ему «держаться подальше от мест, где воздух может быть заражен, стараться поменьше есть на ужин и ограничивать себя в вине», а также «раз в неделю для профилактики принимать пилюли Расиса»[73]. На тот случай, если кардинал все-таки заболеет, Генрих рекомендовал ему «постараться умеренно потеть, не допуская проникновения инфекции в легкие и почки. Если же потеть не удается, надо попросить доктора приготовить поссет»5.
В арсенале Генриха было еще одно средство: он уповал на Бога, с которым, как ему всегда казалось, у него были особые отношения. На всякий случай он стал посещать по три мессы в день6. Однако он допускал, что не все, в том числе и Анна, могут рассчитывать на такую помощь свыше. В письме, написанном им до того, как она заболела, он признается (на французском), что испытывает «тревожное беспокойство» по поводу ее здоровья. Прошла почти неделя с тех пор, как он прибыл в Уолтем, при этом у Анны, как ему докладывали, не наблюдалось никаких симптомов. «Поскольку Вы до сих пор не ощущаете их,– пишет он,– я надеюсь и убежден, что Вас минует сия участь, как, я полагаю, миновала она нас». Говоря «нас», он главным образом подразумевает себя. К тому времени он уже покинул Уолтем и отправился подышать «полезным воздухом» Хансдона, поскольку, как бы между прочим замечает он в письме, «два привратника, два камергера королевских покоев и ваш брат… заболели и в данный момент получают необходимую помощь»7.
Джордж Болейн полностью выздоровел, хотя поначалу болезнь протекала тяжело, и благополучно вернулся ко двору. Казалось бы, у его сестры пока не было причин беспокоиться. Возможно, она находила утешение в том, пишет Генрих, что «почти никто из женщин не заболел этой болезнью и никто из наших придворных и мало кто вообще от нее умер». Возможно, король был обеспокоен тем, что его внезапное бегство и вынужденное расставание могли расстроить Анну, хотя, скорее всего, он понимал, что обидел ее, взяв с собой не ее, а Екатерину. Своим письмом он попытался утешить и успокоить ее. Она не должна тревожиться по поводу его отсутствия, «ибо, где бы я ни находился, я все время с вами». Она не должна допускать «дурных мыслей» по поводу его верности: он бы с радостью «избавил» ее от них, если бы только мог «заключить ее в свои объятья». Она должна «набраться мужества и постараться во что бы то ни стало избежать болезни, и я надеюсь, что в скором времени дам Вам повод петь от радости, предвкушая скорое возвращение». Он подписывает письмо H Rex и обрамляет свою подпись буквами французского слова «неизменный» (фр. immuable), что значит «Генрих неизменно верный – постоянный – непоколебимый»8.
Едва успели высохнуть чернила, которыми было написано это письмо, как Генрих получает «самое печальное известие, которое только могло прийти»: Анна заболела, а вместе с ней и ее отец. Сообщение было доставлено «внезапно среди ночи», что позволяет говорить о его особой важности, иначе короля вряд ли стали бы будить. О его душевных страданиях свидетельствует следующее письмо, написанное по-французски: «…сокрушаюсь, узнав о… болезни моей возлюбленной, которую ценю превыше всего на свете и для которой желаю здоровья, как для самого себя». Только бы она поправилась, пишет он, изъявляя готовность взять на себя половину ее хвори. Для человека, который за всю свою жизнь не счел возможным навестить или утешить больного, подобные слова – это подвиг самоотречения. Впрочем, он мог позволить себе такой широкий жест, поскольку понимал, что это обещание едва ли выполнимо. При этом он сделал все, что мог – послал к Анне одного из своих лекарей, пусть и не того, к кому предпочитал обращаться сам в первую очередь: «…лекарь, которому я доверяю больше всех остальных, сейчас отсутствует». Генрих выражает надежду на то, что верная помощь и рецепты врача «доставят мне величайшую радость, ибо моя возлюбленная исцелится». С этой целью он посылает к ней своего «второго» лекаря. Если он вылечит ее, король клянется «любить его больше, чем когда-либо». Он подписывает письмо буквами HR, а инициалы Анны AB помещает внутри собственноручно нарисованного
