и, когда слуга спросил, куда следует явиться кардиналу, первой с насмешкой ответила она: «Куда же еще он может явиться? Только туда, где находится король». «Эта женщина не испытывает особой приязни к кардиналу»,– отмечает Мендоса8.

Несколько недель спустя Томас Мор, завершив дела во Франции, приехал в Хэмптон-корт. Генрих встретился с ним лично в галерее, где они могли поговорить наедине. По словам Мора, король попросил его «посодействовать в разрешении одного великого дела» и пустился в рассуждения о том, что его брак с Екатериной «противоречит не только действующим законам Церкви и писаному Закону Божьему, но и закону природы». Изъяны этого брака столь серьезны, что «он никоим образом не может быть допущен церковью»9. С этими словами Генрих открыл перед Мором Ветхий Завет и указал в Левит на то место, где говорилось о том, что мужчине запрещено жениться на вдове своего брата:

Если кто возьмет жену брата своего: это гнусно; он открыл наготу брата своего, бездетны будут они (Лев. 20: 21).

Генрих убеждал Мора в том, что закон, установленный Богом, не в силах изменить ни один папа римский. При этом он отвергал другой текст противоположного содержания из Второзакония, ссылаясь на то, что тот лишь отражает древний иудейский обычай «левират» (от лат. levir – деверь), по которому брат умершего, если он был холост, обязан жениться на вдове. Этот обычай, как утверждал Генрих, касается только иудеев и не распространяется на христиан10.

Неизбежная божья кара для преступных супругов в интерпретации Генриха имела гендерный подтекст. Слова из Левит «бездетны будут они» в его понимании значили «не будет у них сыновей». Он продолжил развивать эту мысль, утверждая, что совокупление с вдовой брата есть не что иное, как кровосмесительство, «в высшей степени противное закону природы». Кто заронил эту мысль в его голову?

Известно, что идея принадлежала Роберту Уэйкфилду, члену совета сначала Клэр-колледжа, а затем колледжа Святого Иоанна в Кембридже. В то время этот человек считался наиболее авторитетным знатоком иврита. Он прекрасно владел латынью, греческим, древнееврейским, арабским и арамейским и считал, что Священное Писание можно толковать правильно, лишь читая тексты Ветхого Завета на языке оригинала. Однако Уэйкфилд возник не сам по себе. Проводниками этих революционных идей стали Болейны, которые сначала сами оценили его, а потом обратили на него внимание Генриха. Отец Анны был его покровителем, а ее дядя, сэр Джеймс Болейн, когда-то учился у него в Кембридже11.

Была еще одна фигура, повлиявшая на взгляды Генриха в этом вопросе. В феврале 1527 года бывший секретарь короля Ричард Пейс, находясь в Сайонском аббатстве в городке Айлворт на берегу Темзы, где он приходил в себя после болезни, написал королю письмо. Вместе с письмом он отправил алфавит иврита члену совета Королевского колледжа в Кембридже Эдварду Фоксу и еще одному ученому, с которым Болейны были хорошо знакомы12. Появление Фокса совпадает по времени с эпизодом, о котором вспоминает Томас Мор. Когда Генрих пригласил Мора в Хэмптон-корт, чтобы обсудить с ним правильность своего толкования текста Писания, он велел ему «в дальнейшем советоваться с магистром Фоксом… и вместе с ним читать рукопись книги, которую писали тогда по этому вопросу»13.

Воспоминания кардинала Реджинальда Поула не столь отчетливы, однако во многом схожи. В молодости он подавал большие надежды, и Генрих, которому он приходился родственником, оплатил его обучение в Оксфорде и в Италии. Поначалу Поул поддерживал «тайное дело» короля, однако потом резко поменял свои взгляды и бежал в Италию. В 1536 году он изложил свою точку зрения в открытом письме объемом 280 страниц рукописного текста на латыни14. В середине письма он утверждает, что доводы в пользу развода первой нашла Анна, а не Генрих:

Она отправила [к Генриху] своих священников (лат. sacerdotes suos), авторитетных богословов, дабы открыто засвидетельствовать свою волю, а также убедить Вас [Генриха], что по закону следует не только отослать ее [Екатерину], но и сделать это как можно скорее, ибо каждую минуту, пока Вы держите ее при себе, Вы совершаете смертельный грех, а значит, заслуживаете осуждения за самое тяжкое преступление перед Богом, и так будет, пока Вы не отвергнете ее.

Только Анна могла убедить Генриха в неопровержимости доводов Уэйкфилда и заставить его поверить в них. Для нее и для ее семьи пути назад уже не было. В этом свете вполне закономерным кажется стремление Генриха действовать в обход Уолси, которому Болейны не доверяли. В итоге король отправил в Рим Найта, а Барлоу использовал как курьера. Теперь Анна вместе с королем управляла ситуацией – она заявила о себе15.

До конца 1527 года Уильям Найт так и не вернулся в Англию. Рождество отпраздновали сдержанно. Основной темой разговоров было преследование священников и прихожан, которое Уолси развернул за последний год в отношении тех, кого подозревали в поддержке учения Лютера. Кардинал видел в них угрозу для католической церкви. Главным источником его беспокойства стало проникновение в Англию сочинений Лютера и рост популярности английской версии Нового Завета в переводе Уильяма Тиндейла[68], бежавшего из страны и скрывавшегося в Антверпене. В то время издание духовных сочинений на мирском языке было запрещено церковью, и их тайно привозили в Англию купцы Ганзейской лиги, за что им пришлось жестоко поплатиться: на их торговые склады и дома, находившиеся у Лондонского моста, устраивались облавы, пятеро купцов были арестованы, после чего состоялось очередное публичное сожжение книг, и 2000 экземпляров Нового Завета в переводе Тиндейла бесследно исчезли в пламени костра16.

Ганзейские купцы были не единственными, кто в полной мере испытал на себе праведное рвение Уолси. Двое священников-евангелистов из Кембриджа и джентльмен-привратник в королевских покоях из йоменов были вынуждены отречься от своих убеждений под угрозой сожжения на костре, как и лондонский викарий Томас Гарретт, который «щедро» снабжал студентов Оксфорда сочинениями Лютера. В этом ему помогал его непосредственный начальник, доктор Роберт Форман, настоятель приходской церкви Всех Святых на улице Хани-лейн в Лондоне. Еще один реформатор из Кембриджа, Роберт Барнс, однажды уже наказанный за провокационную проповедь, теперь вновь подвергся преследованию за продажу экземпляров Нового Завета в переводе Тиндейла. Он был схвачен и помещен под стражу в Нортгемптоне, но бежал и инсценировал самоубийство, оставив на берегу реки Нин свою одежду и предсмертную записку для Уолси, а сам тем временем сел на корабль и покинул страну, чтобы присоединиться к Лютеру17.

Тем временем миссия Найта провалилась. Через несколько дней после того, как он тайно пробрался