Испанию послов, чтобы договориться о выкупе за освобождение сыновей Франциска и наладить мирные отношения. В обмен на помолвку Генрих согласился пересмотреть финансовые условия Мурского договора. Франциск теперь был должен частями заплатить не более одного миллиона крон8.

5 мая по приказу Генриха в Гринвичском дворце начались турниры и празднества. Они устраивались специально для того, чтобы показать всему миру, что Генрих стал франкофилом, а также послужили поводом для первого публичного выхода Анны вместе с ним. Как свидетельствует Кавендиш в «Жизни Уолси», она, «имея к этому времени множество всевозможных драгоценностей и богатых нарядов, какие только можно было купить за деньги, выглядела весьма надменной и неприступной [гордой и непреклонной]»9.

Генрих несколько недель вынашивал идею этих праздничных торжеств, с того самого момента, когда поклялся Анне в верности. Мы можем судить об этом по тому, что уже 8 февраля 1527 года «мастер Ганс» приступил к работе по внутренней отделке большого шатра, который должен был служить временным помещением для банкета и праздника10. «Мастер Ганс» был не кто иной, как Ганс Гольбейн Младший, прославленный немецкий художник-портретист, родившийся в Аугсбурге и переехавший в 1515 году в Базель. В 1526 году он перебрался в Лондон, взяв с собой рекомендательное письмо Эразма Роттердамского, адресованное Томасу Мору11. Ему было поручено расписать потолок помещения, где должен был проходить театрализованный маскарад, и соорудить величественную триумфальную арку, разделявшую помещение для театральных представлений и банкетный зал. Потолок, освещавшийся с помощью свечей и зеркал и создававший иллюзию открытого неба со звездами, планетами и зодиакальными созвездиями, должен был превзойти своим великолепием потолок зала в Бастилии, где в 1518 году проходили торжества в честь английских послов. Такой же эффект должна была произвести и триумфальная арка, роспись на которой символически, хотя и не совсем тактично изображала победу Англии в Битве шпор.

Вечером 5 мая после турниров был дан банкет, сопровождавшийся пением и живыми картинами, кульминацией которого стал театрализованный маскарад. На этот раз по сценарию прекрасных дам предстояло спасать с вершины горного утеса. В течение всего банкета Екатерина сидела рядом с Генрихом и герцогиней Саффолк под балдахином (или навесом над троном, прикрепленным к стене). Тем временем на стол одно за другим подавались блюда на посуде из чистого золота. Брат Анны, Джордж, наливал Генриху вино. По окончании трапезы через триумфальную арку Гольбейна все проследовали в театральный зал12.

Пока другие гости наслаждались разнообразными развлечениями праздничного вечера, французская сторона и Болейны с нетерпением ожидали финала, поскольку для них он должен был стать решающим. В мерцании свечей, отблеск которых играл на золотой парче костюмов, Генрих и де Тюренн, оба в удобной обуви из черного бархата на плоской подошве, до рассвета танцевали с дамами в масках. (Такая же обувь была на всех восьмерых мужчинах, главных участниках маскарада, которые надели ее в знак солидарности с Генрихом, повредившим ногу во время игры в теннис.) Де Тюренн танцевал с юной принцессой Марией. Генрих же в качестве партнерши выбрал Анну.

Для французской делегации выбор Генриха стал кульминацией вечера, событием, которое заслужило особого упоминания в дневнике юриста парижского парламента Клода Додьё. В своем журнале, недавно переданном в Национальную библиотеку Франции в Париже, он собственноручно и со всеми подробностями описал важнейшие моменты дипломатической миссии де Тюренна. В числе прочего там имеется следующая запись:

И месье де Тюренн по приказу короля танцевал с принцессой Марией, а сам король – с госпожой Булан, которая получила воспитание во Франции при дворе ныне покойной королевы [Клод]13.

Казалось, роскошь и великолепие не сильно впечатлили Додьё, однако он не обошел вниманием эту важную деталь. Ведь Анна еще не была женой Генриха, но уже была той, кого король предпочел в танцах своей испанской супруге. Кроме того, как известно, Анна была тесно связана с Францией. Следующий шаг Генриха, свидетельствовавший о его намерениях в отношении Анны, заключался в том, что он отправил ее отца в Париж, чтобы тот присутствовал при ратификации договора Франциском. По приезде во Францию Болейн был приглашен для личной беседы с Луизой и ее сыном14.

Дипломатические переговоры по поводу Вестминстерского договора имели далекоидущие последствия. Именно во время той встречи, как впоследствии заявлял Генрих, епископ де Грамон впервые зародил в нем сомнения по поводу законности его брака с Екатериной и легитимности его дочери как наследницы, намекая на то, что такой брак может считаться инцестом, поскольку Генрих женился на вдове своего умершего брата. Де Грамон спросил его, можно ли считать разрешение на брак, которое дал папа Юлий II в наспех составленной булле, достаточным основанием для того, чтобы пойти против законов церкви?15

Озабоченность де Грамона была на руку Генриху и Анне. У них появился благовидный предлог начать расследование правомерности первого брака Генриха, и они быстро ухватились за эту возможность16. 7 апреля, когда французские послы все еще были заняты переговорами с Уолси, Генрих поручил доктору канонического права Ричарду Уолману допросить семидесятидевятилетнего Ричарда Фокса, который в свое время устроил брак Екатерины с принцем Артуром и вел переговоры с ее родителями, Фердинандом и Изабеллой.

Уолси не мог не заметить проницательный и острый ум церковного юриста Уолмана. Неудивительно, что в 1526 году Уолман был нанят на службу к Генриху в качестве королевского капеллана17. Однако его визит в Уинчестер, где жил Фокс, не принес ожидаемого результата. В отличие от архиепископа Уорэма Фокс не сомневался в правомочности брака Генриха с вдовой его умершего брата, однако ряд вопросов, на которые ему пришлось отвечать, дают представление о том, что задумал король. Слепой и почти глухой Фокс рассказал, что он присутствовал на пресловутой церемонии 1503 года, когда Екатерина и Генрих впервые были объявлены супругами, и что впоследствии он составил документ, в котором жених неохотно и не слишком уверенно заявлял свой протест. Насколько он помнил, Генрих оформил этот протест по приказу отца, поскольку у него самого тогда не было хоть сколько-нибудь определенного мнения относительно будущего брака с Екатериной. Что касается диспенсации, данной папой Юлием II, то Фокс подтвердил, что экземпляры папской буллы хранятся в Лондоне и в Испании и что оба они «подлинны и юридически состоятельны». Он допускал, что документ был составлен небезупречно, однако в нем не было ни одной неточности, которая бы искажала общий смысл18.

Как только закончились торжества в Гринвиче, Генрих поделился с Уолси «серьезными сомнениями» относительно законности его брака, однако ни словом не обмолвился о своих намерениях по