раз, когда Твёрду слышался хотя бы намёк на человеческие голоса. Один раз мимо проскакал конный разъезд, и волхв заметил на одном из всадников чёрную мантию с надвинутым даже в такую жару капюшоном, но обошлось, их не заметили.

Для днёвки они выбрали самый старый лодочный сарай, почерневший, покосившийся, с воротами, вросшими в землю. Стены сарая частью поросли мхом, частью сгнили до трухи, между досками проросла крапива чуть ли не в человеческий рост.

— Изжалит, — с сомнением произнёс Чеслав, глядя на разлапистые жгучие листья.

Волхв вместо ответа лишь слегка повёл посохом, и стебли, торопливо поджав листья, прянули в стороны.

— Только осторожнее ступай, не примни, — предупредил Твёрд Государя, тот кивнул и осторожно протиснулся в дыру между досками.

Твёрд видел, насколько Чеславу Туровичу трудно — лицо Государя сделалось изжелта-бледным, гной и сукровица больше не сочились из ран, но чуть схватившаяся корочка на них при каждом шаге лопалась, отчего правитель болезненно морщился, его шатало от слабости и усталости. Конечно, лучше всего было бы уложить государя в постель, смазать раны целебными снадобьями и не менее седмицы заставлять пить травы, чтобы окончательно изгнать скверну из измученной плоти. Но сейчас у них был лишь этот сарай, да немудрёные, почти знахарские чары для исцеления — всё, на что был способен почти так же уставший, перепуганный до дрожи в коленях старик, который ещё этим утром был одним из самых умелых волхвов Великосветья.

Он протиснулся следом, снова повёл посохом, и крапива поднялась так, будто и не проходил никто. В сарае оказалось пусто, лодки здесь давно не хранили, лишь по углам валялась какая-то рухлядь — обломки досок, изорванная в клочья парусина, какие-то пыльные, почти истлевшие пеньковые мешки. Государь опустился на землю у стены и, прикрыв глаза, тяжело дышал, на лбу его выступили капельки пота. Твёрд хотел было помочь, но почувствовал, что ноги у него самого подкашиваются от усталости. Он тяжело осел на землю, замер, пытаясь дышать пореже, чтобы унять сердце, которое билось так, будто желало вылететь из груди.

— Что с государыней? — не открывая глаз, вдруг спросил Чеслав. — В детинце осталась?

— Радислав сказал, услал ты её, — ответил волхв. — Не пожелали, ни она, ни наследники новых богов принимать.

— Куда услал? — Государь открыл глаза и повернулся к Твёрду.

— На Почай-реку, со всей челядью, — ответил тот.

— Не было бы худа… — выругался Чеслав. — Если я отсюда выскользну, эти… за Государыню да за наследников примутся. Поклянись мне, Твёрд Радимилович, что убережёшь их, что бы ни случилось.

— Я без любых клятв жизнь свою отдам, и за тебя, и за них. Но пока нам с тобой надо выбраться.

— Поклянись, — упрямо повторил Чеслав и потянул из ножен кинжал.

— Клянусь, — спокойно ответил волхв, чиркнул по запястью кончиком кинжала и протянул его обратно. Чеслав полоснул по и без того израненному запястью и на землю закапали тёмные, почти чёрные капли. Они скрестили руки так, что бегущая из порезов кровь смешалась, и Твёрд повторил: — Клянусь ценой жизни своей хранить тебя, Государь, и всю твою семью от любого ворога.

— Земля-мать нам свидетель, — откликнулся Чеслав. — Мы с тобой кровь смешали и побратимами стали. Теперь мои дети твоими стали, так и защищай их, как своих. А ежели нарушишь клятву, то пусть покарают тебя Светлые боги.

Твёрд пробормотал слабенькое заклятие и кровь из порезов унялась, а та, что попала на землю, будто и вовсе растворилась.

— Не все бояре тебя предали, Государь, — после длительного молчания проронил он. — Радислав меня предупредил и об измене, и о том, кто заговор у тебя под боком разжёг.

— Радислав человек верный, — покачал головой Чеслав, — да не очень-то догадливый, ему бы в поле мечом махать, а не скверну подле царского престола выжигать.

— Тем должен тайный приказ заниматься, да его распустили, а воевод, да верных людей, частью погубили, частью подальше отослали, чтобы под ногами не путались.

— Тоже я?

— Не ты. Они, когда узор поганый на кожу твою нанесли, чужой дух в твоё тело вселили. Не знаю кого. Может, одного из Безымянных богов, что послабее, но, скорее всего, кого-то из главных жрецов. Надо было им не просто власть захватить на Великоземьем, а чтобы ты сам своими руками нас всех передушил.

— Хитро придумали, да тебя не учли.

Твёрд только отмахнулся горестно.

Он ведь и вправду думал, что там, в подземелье пришёл его последний час. Что с ним сотворили проклятые жрецы, сколько бы он ни ломал голову, понять не получалось. Его не просто спеленали заклятием неподвижности, а будто бы все мысли выбили, всю мудрость, все знания, весь его опыт, накопленный за, почти, две сотни лет. Никогда ничего подобного глава вежи не встречал. Он чувствовал эту жуткую иссушающую хватку Пустоты до сих пор, а знания и силы возвращались медленно-медленно, будто крохотный ручеёк пробивал себе путь в сугробах.

Ещё удивительнее было то, что он сумел применить одно из запретных заклинаний, которое они изучили ещё давным-давно с Вороном, а позже он не раз встречал в книгах. Наполнить человека Пустотой не так-то просто, она как яд — выпьешь немного, можешь от хвори исцелиться, а хватишь добрый глоток, тут и конец тебе. Так и слишком большой «глоток» Пустоты грозил новоявленному почитателю Безымянных богов лишь скорой смертью, что для жрецов было абсолютно бесполезным, поэтому того, кто готов был примкнуть к их поганой вере, приобщали к Пустоте постепенно, медленно нанося на тело особые татуировки-узоры, по которым она текла будто кровь по жилам, и произносили особые заклинания, которые разгоняли Пустоту по узорам, выжигая человека изнутри, пока не оставалась лишь тонкая оболочка, вроде наполненного