стороне от жилых кварталов, и упали, не в силах пошевелиться. Только полежав немного, твёрд сумел на четвереньках выползти на берег, Чеславу на это понадобилось больше времени. От долгого пребывания в воде корочки на ранах размокли, и они сова начали сочиться сукровицей.

— Куда дальше? — севшим от холода голосом просипел Государь.

— Дождёмся, пока рассветёт, — ответил волхв. — Не стоит соваться в город в темноте.

— Прошлой ночью мы довольно долго шатались по тёмным переулкам.

— Верхний и Нижний Богорад — это разные города, — покачал головой Твёрд. — Здесь гораздо больше тех, кто захотел бы поживиться даже такими нищими, как мы. Кроме того, говорят, кто-то по ночам разрывает добрых людей на куски. Я не хочу с ним встречаться без оружия.

— На куски? — не поверил Чеслав. — Кто это в моём городе может разрывать жителей, без моего ведома?

— Думаю, как раз с твоего ведома. Точнее, с ведома того, кто оставил эти следы.

Волхв кивнул на сочащиеся бледной сукровицей язвы, и Чеслав зарычал от бессилия, сжав кулаки.

— Будь они прокляты, жадные свиньи, — прохрипел он.

— Жрецы?

— Бояре с их жирными жёнами и избалованными детьми!

— Что толку проклинать попусту? Мы выберемся, и ты каждому воздашь, что полагается.

— Уж будь уверен, волхв, — глядя в сторону, проговорил Государь. — Никто не будет забыт.

[1] Тать – бандит, разбойник (устар.)

[2] Мошна — кошелёк

[3] Тетёшка — женщина лёгкого поведения.

[4] Фараонки — в русском фольклоре полурыбы-полудевы.

Глава 14

По рассветным улицам от гавани брели двое бродяг, коих теперь пруд пруди в нижнем городе Богорада. Выглядели они отвратительно: полуголые, босые, покрытые язвами и синяками от постоянных драк и стычек со стражей. Разве что грязи на них было не так уж много, но тут нет ничего удивительного: если, живя в двух шагах от моря, ты превращаешься в немытую свинью, значит, ты совсем уж пропащий человек. Один был, похоже, совсем пьян и повис на своём пожилом товарище, который сам едва переставлял ноги от старости.

Никто их не трогал и не пытался остановить, грабить подобную шваль бессмысленно — кроме рванья и куска заплесневелого хлеба в их карманах ничего не найдёшь, зато если загнать в угол, они могут здорово огрызнуться.

Двое нищих без всяких проблем прошли через рыбацкие кварталы, провонявшие гнилой требухой и нечистотами, через только-только просыпающийся базар, ещё сонный, не бушующий, лишь слегка рокочущий. Проходя мимо прилавка зеленщика, один из бродяг умудрился стащить пару яблок и предложил ворованное товарищу. Тот не отказался.

От базара они свернули на юг и побрели к окраинам. Тоже, в общем-то, ничего удивительного. Нижний город давно поделён между «ночными дворами» — воры и грабители ревностно следят, чтобы никто без спроса не промышлял на их территории. Так что те, кто не желает делиться с местными татями, устраиваются вне пределов их владений — за городской стеной, там хоть и меньше возможностей разжиться чем-нибудь, но не приходится платить за каждый шаг.

Ворота из города оказались открыты, никто бродяг не остановил, они проскользнули мимо лениво развалившихся стражников и пристроились в тени стены, видно совсем обессилев. Десятник дозора проводил побирушек хмурым взглядом и брезгливо сплюнув, пробормотал:

— Развели тут псоватых[1]…

— И не говори, старшой, — откликнулся сидевший рядом с ним стражник. — И чего их государь приваживает? Раньше гнали таких взашей.

— Говорят, они милость богов чуют, — отозвался десятник. — Только я думаю, что кроме воровства да другой пакости, ничего от них не дождёшься.

— Это точно, — согласился стражник. — А чего это ворота в Верхний город закрыли, а у нас всё тихо?

— Потому что лиходеи из Верхнего города не выбрались, — пояснил десятник. — Там целая шайка лиходеев была, и государя пытались убить, и бояр. Говорят, самого воеводу Радислава порешили.

— Как так? — разинул рот стражник.

— Варежку захлопни, — рявкнул старшой. — В детинце изменники оказались, вот и оборотили всё, как захотели, насилу их остановили, да не всех успели ночью поймать.

— Это что же будет дальше?

— Что будет — это не наша с тобой забота. Что прикажут, то и делать станем.

Стражники так увлеклись разговором, что не заметили, как бродяги, которые внимательно прислушивались к разговору, переглянулись, молча поднялись и, всё так же покачиваясь, двинулись дальше.

— Слыхал? — спросил Чеслав, когда они отошли достаточно далеко. — Оказывается, мы не только меня убить хотели, но и Радислава порешили.

— Лиха беда начало, — откликнулся волхв. — Они на нас сейчас всех собак вешать начнут.

— Но ворота в город не закрыли.

— Наверное, думают, что не хватило бы у нас сил морем переправиться. Помнишь, стражники что-то про лодку говорили? То, что мы на вязанке хвороста переплывём, никто пока не сообразил — не по чину нам.

— Кстати, всё забываю спросить, — вскинулся Чеслав. — Что ты с тем пареньком сотворил? Со стражником. Татя в подворотне одним тычком убил, а этого пожалел?

— Ещё чего, — отмахнулся Твёрд. — Убивать его надобности не было. Если бы его порешил, то и остальных двоих пришлось бы, а если бы один убежал или орать начал? Да нас бы повязали ещё до заката. Я на него морок навёл, слабенький. Такой знахарки деревенские на местных лапотников нагоняют,